Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

Тон собеседника показался Куробэю настолько беспечным, что он даже рассердился. Как же он не замечал?! Должно быть, Кураноскэ всегда был таким бесчувственным — недаром сейчас с такой легкостью говорит о непоправимом несчастье…

— Может, оно и так… Вас, может быть, все это и устраивает… Вы говорите, что у нас тут много настоящих самураев — но ведь у них сегодня отняли даже сам статус самурая…

— Даже став ронином, самурай все равно останется самураем. Когда я говорю о самураях, то имею в виду людей, которые внутренне не изменятся, каким бы испытаниям они ни подвергались, в какие новые условия жизни ни помещала бы их судьба. Конечно, я тоже признаю, что окружающая среда имеет колоссальную силу воздействия на человека… Однако самурай выше этого. Пожалуй, наоборот, в действительности именно тем он и оправдывает свое звание самурая, а вовсе не тем, что у него торчит два меча за поясом. Даже обычный человек, столкнувшись с такими внешними обстоятельствами, которые неизбежно заставляют принять чье-то господство, может стоять на своем, пытаться защитить себя и своих близких. Следуя Пути, он может попытаться изменить навязанные ему обстоятельства. Самурай же потому и может называться самураем, что стремится быть во всех отношениях выше обыкновенного человека. Полагаю, что у нас в Ако таких самураев достаточно.

Куробэй не ожидал, что ему придется выслушать столь пространную лекцию. От таких речей он пришел в скверное расположение духа. Неужели сейчас, когда решаются вопросы жизни и смерти, когда над кланом нависла грозная опасность, Кураноскэ задумал над ним поиздеваться? Сплошное пустословие! И впрямь «светильник в ясный день» — вещает свои прописные истины. В глубине души презирая собеседника, Куробэй попытался скрыть свои чувства под вымученной усмешкой, но настроение было окончательно испорчено.

Сделав над собой усилие и справившись с эмоциями, он попытался вернуть беседу к главной теме:

— Как бы то ни было, я считаю, что дело надо завершить мирным путем. Таково мое мнение.

— Тут я вполне согласен, — улыбнулся Кураноскэ. — Но если все же от нас потребуется…

— Ну, разумеется, — без тени колебания ответил Куробэй с кислой миной. На том беседа и окончилась.

Обсуждение продолжалось три дня, с девятнадцатого по двадцать первое марта. За это время из Эдо прибыло несколько новых гонцов, и постепенно картина прояснилась во всех подробностях. Кураноскэ смог составить для себя полное представление о случившемся. Конечно, основной причиной столкновения стали козни Кодзукэноскэ Киры, но нельзя было упускать из виду стоявшие за событиями скрытые силы.

Кураноскэ склонил голову на грудь. Да, как видно, немало подводных течений таилось в этом деле, и врагом был не один вельможа. Были, безусловно, и другие крупные фигуры, которые пока не давали о себе знать в открытую.

«Ну, что ж…» — горько улыбнулся Кураноскэ.

Вот только какова была последняя воля господина, какую миссию хотел он возложить на него, Кураноскэ Оиси? Об этом пока нельзя было сказать ничего определенного. Можно было только домысливать, догадываться в общих чертах, зная, каков был князь при жизни. Впрочем, из письма Гэнгоэмона Катаоки все вырисовывалось вполне отчетливо. Чувствовалось, что князь знал своих скрытых врагов. Может быть, и можно было упрекнуть его в несдержанности и сумасбродстве, но князь был не таков, чтобы в запальчивости забыть об интересах клана и поставить под удар своих вассалов. Если несмотря ни на что он все же взялся за меч, то тем самым хотел сказать, что его вынудили чрезвычайные обстоятельства.

Постепенно Кураноскэ начинал осознавать, в какое русло следует ему направить свою железную волю. В голове у него уже сложился план. Как привести этот план в исполнение, если для того потребуется участие множества людей? Мучительный вопрос не давал ему покоя.

На третий день бурных дискуссий Кураноскэ, как всегда, с непроницаемым выражением лица, словно «светильник в ясный день», занял свое место, созерцая кипение страстей. Он решил, что настало время сказать свое слово. Люди явно немного успокоились, остыли. В итоге утихающих споров явственно обозначились две группировки.

Не только Кураноскэ, но и Куробэй Оно в тот день утвердился в своем решении. Куробэй отметил, что самураи в конце концов с тревогой задумались о своем будущем, и почувствовал, что он отнюдь не одинок. Симокуноскэ Окабаяси, Ситироэмон Тамамуси, Гоэмон Ито, Гэндзаэмон Тамура, Гэмпати Киндо и другие самураи, пользовавшиеся авторитетом в клане, уже втайне сообщили Куробэю, что солидарны с ним. Были среди них и такие, кто занимал крайнюю непримиримую позицию в общих спорах. Конечно, каждому хотелось высказаться как можно решительнее, но в конечном счете для всех самым важным был вопрос, как прокормить семью.

Идя в тот день на общий сбор, Куробэй был настроен довольно оптимистично.

Да, их постигло несчастье, и с этим уже ничего не поделаешь. Здесь нужно действовать с умом: не отдаваться эмоциональному порыву, всячески приукрашая и усугубляя случившуюся беду, а постараться как можно скорее найти достойный выход из положения, смягчить этот удар судьбы. Само собой, от молодчества, свойственного недалеким простолюдинам, следует воздержаться.

Постепенно самураи пришли в себя, успокоились, прониклись сознанием свершившейся катастрофы, и на третий день обсуждения в зале повисло угрюмое напряжение. Все чувствовали, что Кураноскэ собирается что-то сказать. Когда воцарилось глубокое и тяжкое безмолвие, он наконец разомкнул уста.

Кураноскэ хорошо понимал, что его мнение, высказанное сейчас, должно оказать решающее воздействие на душевный настрой самураев клана, все еще пребывавших в лихорадочном возбуждении и не определивших план дальнейших действий. Судя по всему, атмосфера уже накалилась до предела и теперь недостает только искры… Все надежды Кураноскэ возлагал на то, что удастся придать всеобщему возбуждению новый импульс и направить его в нужное русло. Взор его был устремлен вдаль, к чему-то неведомому.

— В силу событий, имевших место в резиденции его высочества сёгуна в Эдо, по всей вероятности, вскоре сюда прибудут эмиссары Ставки, которым надлежит передать замок и земли клана. Как я понял из ваших высказываний, милостивые государи, было предложение защищать замок до последней капли крови и всем как один погибнуть в бою. Хотя с этим мнением, возможно, многие согласны, полагаю, что наш вассальный долг — прежде всего послужить родному краю. Хотя с гибелью нашего господина род его обречен пресечься, остается еще младший брат князя его светлость Даигаку, и, если он возложит на себя это бремя, род Асано не пресечется, гибели славного дома удастся избежать. Поддержать и укрепить его в сем намерении я почитаю нашим первейшим долгом.