Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

— А сейчас самое умное будет найти какой-нибудь постоялый двор и хорошо выспаться.

Переплыв Лисью речку с южной стороны замка, Дзиндзюро и Хаято оказались у основания крепостной стены. С левой стороны влажная галька мерцала в звездном сиянье. Выбрав место потемнее, где образующий часть стены утес отбрасывал густую тень, они стали карабкаться наверх — туда, где бойницы ощетинились луками и мушкетами. Дзиндзюро подобрался снаружи к одной амбразуре и заглянул внутрь. Там виднелась круглая площадь, над которой возносилась ввысь башня донжона, угнездившаяся на круглой отвесной скале. Без сомнения, должен был там быть и ров, опоясывающий цитадель.

— Везет нам! Стражи нигде не видать, — прошептал Дзиндзюро, оторвавшись от бойницы и поглядывая вверх на южную башню стены.

Ну, теперь туда… Дзиндзюро показал взглядом Хаято «туда» и, цепляясь за неприметные расщелины в камне, словно ящерица, стал переползать поближе к башне. Раздался приглушенный лязг — это зацепились за кровлю башни крючья веревочной лестницы, которую метнул вверх Дзиндзюро. Паук подергал веревки, проверяя их надежность, и удовлетворенно выдохнул:

— Порядок!

Перебравшись на лестницу, он начал проворно подниматься по веревочным ступеням и в мгновение ока оказался на крыше, над крепостными валами и стенами, откуда, поглядывая сверху вниз на Хаято, поманил его жестом, означавшим «Следуй за мной!».

Лестница раскачивалась в воздухе и особого доверия не внушала, но Хаято ощущал в себе какую-то волшебную мощь, которая переполняла все его существо. Страха он не испытывал и чувствовал необычайную уверенность в своих силах. С каждой ступенькой усыпанное звездами небо над головой, казалось, все шире распахивалось ему навстречу. Внизу виднелась река Кумами, что с журчанием несла вдаль свои воды, в которых отражался ночной небосвод. В воздухе витал свежий дух от воды.

Протянув крепкую руку, Дзиндзюро помог Хаято преодолеть последние ступени. Прямо перед ними высился на утесе донжон.

— Двинулись вниз! — скомандовал Дзиндзюро, и они начали осторожно спускаться по внутренней стороне стены.

Оказавшись во дворе, они задержались на некоторое время в тени, чтобы осмотреться.

Погруженный во мрак замок был объят ночным безмолвием. Ветра не было, не слышалось шума сосновых ветвей, лишь яркие звезды мерцали в вышине.

После долгого молчания Дзиндзюро, который, вероятно, только о том и думал, проронил:

— А все же не дает мне покоя эта дамочка.

— Что уж так? — недоуменно переспросил Хаято.

— Да вот, сам не знаю, почему…

— Странно! На вас не похоже.

— Это точно, — заключил Дзиндзюро. — Ну, что-то я не о том думаю. Идем!

Крадучись, они пошли дальше, пересекли площадь и оказались у кромки рва, окружающего цитадель. Подъемный мост был поднят, но даже если бы он был опущен, то все равно упирался в массивные железные ворота. Справа от ворот возвышался донжон, и в темных водах рва белело меловое отражение стен.

Вдруг оба бросились ничком на землю и замерли в полной неподвижности: гул барабана разнесся в ночи, возвещая время.

— Уф! — ухмыльнулся Дзиндзюро, подняв голову от земли. — Что-то мы совсем оробели. Все, нас ждет цитадель!

Цитадель? Более дерзкое предприятие трудно было представить.

Вдоль кромки рва они стали крадучись продвигаться в направлении ворот. После того как барабан пробил на башне, возвещая наступление новой стражи, ночная мгла будто еще более сгустилась над замком. Угрюмое безмолвие скал, воды и крепостных стен вселяло тревогу, наводило на мысль о том, что там, во мраке, кроется неведомая опасность. Грозная и величественная громада донжона высилась на утесе. Казалось, если окликнуть, замок тотчас отзовется эхом.

В ночном воздухе стоял душок подгнившего конского корма. Стук копыт о деревянный пол доносился из соседнего строения, которое, очевидно, служило конюшней. Рядом был манеж для выездки лошадей. Пока Хаято смотрел в сторону конюшни, Дзиндзюро шел не отрывая глаз от цитадели и вдруг резко остановился. Когда он обернулся, Хаято увидел у него на лице суровое и горькое выражение. Ронин ожидал, что сейчас Паук ему что-то скажет, но тот только сжал губы и не вымолвил ни слова. Хаято тоже посмотрел на другой берег рва.

Прямо перед ними на том берегу возвышалась башня донжона, составлявшая одно целое с гигантским утесом, который служил ей фундаментом. На утесе плотной стеной без малейшего просвета стояли сосны. Должно быть, Дзиндзюро остановился на этом месте, потому что отсюда забраться в цитадель будет легче всего. Но тогда почему же он колеблется? Этого Хаято не мог взять в толк.

— Ничего не выйдет! — вдруг решительно бросил Дзиндзюро. Сказал — будто отрубил, не пожелав даже объяснить Хаято причину.

В этот миг одинокая стрела, со свистом разрезав воздух, пронеслась у них над головой. Оба лазутчика стремглав бросились наутек, и тут издалека с утеса, нависшего надо рвом, донесся голос:

— Не забывайте эту стрелу!

Беглецы оглянулись и заметили на утесе черный силуэт. Смысл слов стал им ясен в тот миг, когда они обнаружили торчащую в земле стрелу. В ночном мраке, словно бабочка с трепещущими крыльями, белело оперенье.

Что за человек? Что ему надо? Увы, сейчас некому было рассеять их недоумение. В безмолвном доселе дворе замка внезапно раздался топот множества ног. Дзиндзюро, чувствуя себя загнанной лисой, выхватил из земли стрелу и обратился в бегство. Тут вдруг из конюшни, где, казалось, не было ни души, послышался громкий хохот — смеялось человек пять.

Как во сне, незадачливые лазутчики стремительно взобрались на крышу и прыгнули с высоты во внешний ров. Дверь конюшни распахнулась. Четверо молодых самураев, все еще хохоча, высыпали наружу, припали к широкой амбразуре и стали всматриваться в темную водную гладь.

Дзиндзюро и Хаято, плывшим через Лисью речку к противоположному берегу, казалось, что все это наваждение. Молодые самураи провожали их громкими возгласами.

— Ай да молодцы! С какой высоты сиганули, а! — заметил один.

— Да уж, тут с жизнью расстаться — раз плюнуть! — по-ребячески весело поддержал другой, не высовываясь из амбразуры:

— Ну, как там?! — крикнул еще один издали, подбегая к остальным.

Это был Тикара Оиси, которого поднявшаяся волна хохота отвлекла на время от мрачных мыслей. В руках у него был короткий лук. На обратном пути по дороге к дому отца, находившемуся в главной цитадели, он распахнул плетеную калитку и пошел напрямик через сад. В доме все спали. Смутный аромат цветов обдавал широкие рукава кимоно, которые слегка раздувались под легким бризом.

— Отец! — позвал Тикара.