Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]

— Как ты думаешь, что такое Чочо? — спросил Грот у алеута.

— Это плохое слово, наверно! — ответил алеут.

Грот развернул карту острова, показал сахалинцам место, где находится их деревня. Поднялся смех. Стали знаками узнавать, можно ли водой добраться через весь остров на шлюпке или на байдарке к другому берегу острова, нет ли тут насквозь текущей через остров реки.

Сахалинцы затыкали уши и махали руками, показывая, что не понимают. Им опять попытались объяснить, что надо узнать, не течет ли река через весь остров. Тогда все опять стали хохотать и затыкать уши.

— Ничего этого нет! — решили матросы. — Болота и озера только до сопок.

— Пора на транспорт, — сказал Грот.

— А женщин всех угнали куда-то, ни одной не видно, — заметил Подобии. — Кажется, уже учены…

Старик попробовал зубом стальной нож, потом железный топор. Он похвалил нож. Явно, тут понимали разницу между сталью и железом.

Начались прощальные объятия и поцелуи. С одного из алеутов сняли шляпу, осматривали его голову и что-то спрашивали. И тот отвечал что-то, словно алеуты и сахалинские люди, названия племени которых еще никто не знал, начинали друг друга понимать.

Байдарка пошла вперед с промером. Шлюпка тоже пошла, но с берега дружно кричали, показывая, в какую держать сторону. Оказалось, шли на мель, чуть не врезались в пески.

Грот на судне, чуть не плача от радости, рассказывал о первой встрече. Сказал, что упомянет в рапорте, как ему помог Бахрушев.

Офицеры обсуждали, что это мог быть за народ, удивлялись, как люди развели тут такое количество баранов.

— Бараны мирно паслись с оленями и не удивлялись их рогам, как новым воротам… — сказал Грот.

С брига к берегу на шлюпках отправились Гейсмар и Попов. Они пошли с промером вдоль берега. Подул ветер, и бриг снялся с якоря и медленно двинулся…

В полдень Попов дал знать со шлюпки, что шхеры и залив у мыса кончились. Ветер свежел. За мысом белели плавучие льды. Офицеры возвратились на судно. Бриг вошел во льды и медленно начал продвигаться к северу.

— Опять ошибки! Сплошные ошибки! Боже, прости обеих грешниц! — ворчал Халезов. — Елизавета не там… А где Мария?

— Сбежала Елизавета! — сказал весело юнкер.

— Елизавета и Мария оказались изменчивы и коварны!

Мичман Грот и поручик Попов в это время поднялись на песчаный вал на берегу залива. Местами на песках лежал снег. Его зеленые и синие пласты сверху занесены песком, круты и высоки, как скалы.

— Скоро Иванов день! Цветение трав! — говорил Попов.

Пеленги взяты. Мыс Елизаветы: норд-ост 35, мыс Марии: норд-вест 85. Теперь надо осматривать место. Мария слева. Елизавета справа. Она по характеру строже, скалистей. Это два мыса, как две руки, протянутые в море.

Вдали стоит бриг, довольно далеко, мили три от берега.

Грот набрал голубых подснежников. В разлогах между холмов также лежит снег. В глубине острова видны болота. Рыжие, сизые, местами словно в каком-то масле, которое на солнце блестит фиолетовым цветом. Где же тут искать места для хлебопашества, как велит капитан?

— Что это за маслянистая пленка, Эдуард Васильевич?

— Я сам не пойму.

По заливу такие же маслянистые разводья. Но добраться до них невозможно. На целую милю от берега в ту сторону все покрыто мертвым лесом. И весь берег завален деревьями с ободранной корой, с белыми корягами иссохших кореньев. Бревна на песке, на холмах, — видно, всю эту массу подымает приливами, а потом она ложится завалами, остается на возвышенностях. Между бревен местами вода совершенно красна.

За дамбой виднелось озеро. Офицеры побрели к нему. Невельской велел обследовать. Это озеро утром видели с салинга.

Вода оказалась пресная, тинистая, берега луговые, мокрые, топкие. Местами и тут пятна масла на воде, пахнет как керосин. Обратно от озера шли по лугу, потом по кочкам, по дороге всюду малые пресные озерца, некоторые с очень чистой водой. Чем ближе к морю, тем выше и суше почва, пески подымаются и превращаются в высокий вал, стеной обрываются к морю, заваленному лесом. Вдали, как дом родной, как утешение среди этой неприветливой природы, недвижимо стоит бриг. Солнце теперь перешло ближе к Марии, и блеска масла не видно на воде.

Попов стрелял уток. Птицы поднялись с озера. Стаи их закрыли все небо в несколько слоев. Черные и белые лебеди плавали не пугаясь. Песчаный вал переходил в отрог горы. Тут лиственный лес. Росли саранки, полевой горох. Часа через два открылась роскошная зеленая равнина и вдали деревня. На болотах — клюква, брусника. Нашли одинокую пустую юрту, в ней деревянная посуда с резьбой, луки, стрелы, корыта.

Грот взял себе один лук и оставил пачку табаку и кремень с огнивом.

Шестаков, Фомин и Подобин тем временем набрали черемши и стали угощать офицеров.

— Одно название что Мария… Я думал, на самом деле встретим какую-нибудь, — зубоскалил матрос Фомин.

Вдали показались люди. Их было четверо. Они торопились. Человек в красной ватной куртке шел с пикой, а остальные махали шкурками рыжих лис.

Воин остановился, положил пику, и все четверо встали на колени, прикладывая головы к песку.

Их знаками пригласили подойти ближе. Попов дал им по кремню и по огниву, а Грот угостил табаком. Гости достали медные трубки, покурили и стали показывать знаками, что юрты их близко. Они с большим любопытством осмотрели шедшую под берегом шлюпку.

Но, не доходя жилищ, местные жители попросили Грота положить на песок свое двуствольное ружье. Он велел матросам оставаться с оружием и пошел с Шестаковым. На глазах у него быстро убежали в лес женщины и дети.

В сопровождении своих новых знакомых Грот обошел дома. Множество линяющих собак облаивали незнакомцев. В срубе сидел медведь. Сушились тюленьи шкуры.

— Вон они, красотки! — сказал Шестаков.

Вдали на холмах стояли толпы женщин и детей. На обратном пути Шестаков рассказывал Гроту, что видел ружья самые настоящие, но с деревянными стволами.

— А замки железные и с длинными курками, чуть не в палец.

Матросы удивлялись, какой рослый и здоровый народ здешние островитяне, только почти у всех больны глаза, красны и припухлы веки и гноятся у многих.

«Байкал» обошел мыс Мария. Начали описывать еще один залив. Когда-то Гаврилов принял его за амурский лиман. Поэтому назвал заливом Обмана. Казакевич съехал на берег.

Опять топкие луговины, кое-где снег, болота с клюквой и морошкой, завалы мертвых коряг, крупного леса тут нет. И весь залив с вершины сопки, куда забрался из любопытства Казакевич, представился как сизое, зарастающее грязью и травой болото, все в масле, иле, с тинистыми мокрыми берегами. Не поймешь, где тут море, а где суша.