Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]

Но вот Муравьев уверял, что России грозит там опасность от англичан, а для укрепления Петропавловска нужно плаванье по Амуру… Уже не первый год англичане злили царя тем, что упрямо не хотели понять своих интересов. Он полагал, что они должны быть его союзниками, что их враг не Россия, а революция. А они упрямо действовали повсюду против интересов России, не понимая, что грозит им самим в конце концов…

Два года тому назад царь посылал к устью Амура экспедицию [69] Речь идет об экспедиции А. Гаврилова. Гаврилов Александр (XIX в.) — подпоручик корпуса флотских штурманов, кругосветный мореплаватель. В 1845–1846 гг., состоя на службе Российско-американской компании, плавал в северной части Тихого океана и, командуя бригом «Константин», исследовал восточную часть Сахалинского залива, открыв на Сахалине залив Обмана (залив Байкал). для определения судоходности реки. Эту экспедицию снаряжала Российско-американская компания, председателем которой был известный адмирал барон Врангель.

Экспедицию велено было снарядить с большими предосторожностями, чтобы флаг был не русский, матросы без формы, и даже табак велено было взять виргинский, так как по одним источникам предполагали, что на устье Амура сильная китайская охрана, крепость и еще бог знает что, а по другим — что там чуть ли не русский город, основанный беглецами из России. Во всяком случае участникам экспедиции при встречах с местными жителями велено было выдавать себя за нерусских рыбаков.

Царь знал результаты исследований, но Муравьеву не сказал. Он не любил раскрывать государственные тайны.

Правда, на половине императрицы случалось, что он при фрейлинах рассказывал важнейшие государственные секреты. Многие фрейлины были любовницами иностранных дипломатов, и тайна живо становилась известной европейским дворам.

Половина императрицы, набитая фрейлинами, в большинстве немками, представляла собой как бы базар политических новостей, и дипломаты не жалели средств и способностей, чтобы заслужить благосклонность хотя бы одной из них.

— Одного слова вашего величества было бы достаточно, чтобы начать подготовку к возвращению Амура.

— Для смышленого слушателя не надо много слов, — назидательно ответил Николай.

Муравьев почтительно поклонился, показывая, как глубоко чувствует он важность этого замечания.

Когда беседа о Сибири и о предстоящем новом исследовании Амура закончилась, царь сказал:

— Пойдем, я покажу тебе новые статуи, которые велел купить в Италии. Вчера они получены и распакованы. Ты первый их увидишь…

Он взял губернатора под руку. Они быстро и молодцевато зашагали через огромные комнаты. Для маленького Муравьева это торжественное шествие с императором, державшим его за локоть на виду у всех придворных, было значительней любой награды и любого повышения. Его тут все знали, и все видели милость царя к нему, и он знал — его положение в Сибири крепнет с каждым шагом, который он делает по этим коврам в ногу с государем.

На лестнице возле колонн, где были расставлены скульптурные изваяния, император остановился у бедра маленькой нагой мраморной женщины, лежащей на боку. Это было одно из тех модных изваяний, которые Муравьев видел не раз в Европе. Посредством легкого отклонения от классических линий художник придавал формам соблазнительность, и они несколько раздражали, задерживая взор там, где глаз должен плавно скользить.

Муравьев подумал, что царь, кажется, согласен признать прогресс, но лишь в военном деле и эротическом искусстве…

Но, несмотря на такие крамольные мысли, Муравьев чувствовал себя на седьмом небе. Он никогда не посмел бы мечтать о той ласке, которую Николай выказал ему сегодня, разрешив писать из Сибири прямо себе, минуя все инстанции, пройдя с ним по дворцу и показавши итальянские статуи.

Стоял декабрь. Море еще не замерзло, но вдалеке виднелись белые пятна. Это обмерзшие мели и острова, покрытые снегом, либо отдельные плавающие льдины, оторванные в бурю от становившихся берегов. Среди них рябое море казалось исчерна-грязным.

Вместе с Невельским в Гельсингфорс шел на пароходе только что назначенный старший лейтенант «Байкала» Петр Васильевич Казакевич, близкий его товарищ, вышедший из корпуса на год позже Невельского и впоследствии служивший с ним на «Авроре».

Пароход приближался к Финляндии в тумане. Все чаще попадались навстречу рыбацкие лодки и парусные баржи, груженые дровами. Когда разъяснило, на гранитных берегах стал виден сосновый лес. Всюду по морю торчали на поплавках шесты с цветными флажками, указывая места, где расставлены сети. На дальних увалах проступала полоса хвойных лесов. На прибрежных льдах чернела толпа народу. Рядом стоял баркас. Там выбирали невод воротом. Тучи чаек с криками кружились над рыбаками.

Вскоре из-за гранитных шхер поднялись каменные здания Свеаборгской крепости, построенной на одном из лесистых островов, прикрывающих вход в залив. Над фортами развевались флаги.

Пароход прошел между гранитных скал. Открылся вид на залив; на дальнем берегу виднелся город Гельсингфорс. Невельской стоял на мостике и с удовольствием переключал ручку машинного телеграфа. Послушная машина все исполняла немедленно.

Маленькая «Ижора», давая гудки и звонко шлепая в утренней тишине своими широкими плицами, быстро шла мимо русской военной эскадры. Тяжелые огромные корабли ее словно залегли по всему заливу. Невельской рассматривал их знакомые очертания. Это были суда Балтийской эскадры. На них служили многие его старые товарищи по корпусу…

Приближался берег с огромным куполом собора, с главами кирок над садами и множеством белых зданий…

На осмотр строившегося корабля явились оба хозяина — господа Бергстрем и Сулеман, оба очень любезные, без тени той холодности, с которой в городе встречали офицеров.

Внутри большого каменного здания в обширном гнезде пола обшивался досками будущий корабль. Виднелся его остов — похожие на ребра, светлые деревянные шпангоуты, скрепленные крепкими поперечниками — бимсами.

Под крышей гулко отдавался перебой топоров, и такой же стук доносился из других отделений доков, где в таких же гнездах строились суда.

Прошли в отделение, где начат «Байкал». Тут у гнезда пола лежат заготовленные железные бимсы и груды обшивных и палубных досок. Плотники стучат внизу, начинают свою работу. Корабельный инженер Свеаборгской крепости Фомин давал объяснения.