Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]

вспомнил Муравьев, —

«Тарантас, — думал он, — такой же, как в Тульской и Рязанской губерниях, докатился до Китая, а там, глядишь, докатится и до Тихого океана… Как это у Гоголя про колесо? …И чтобы проехать вдоль берега моря, к переправе через залив, чиновнику или врачу будут подавать тарантас… И поедет он, за неимением дорог, десятки верст по пескам, нанесенным океаном, у самой волны, подбегающей к колесам тарантаса».

— А вон, ваше превосходительство, служивые на учении, — молвил возница.

В степи виднелись маленькие четырехугольники пехоты и конницы.

«Горсть, горсть людей среди великой пустыни! Ну что ж, и Москва не сразу строилась. Какого труда стоило собрать и эту жалкую горсть! В ней основание, начало нашего могущества в этом крае».

Губернатор пристально приглядывался к рассеянным по степи отрядам забайкальцев.

Оставив далеко позади свою свиту, чтобы перед ней не опозорились не обученные строю и поворотам забайкальцы. Муравьев ехал на Аргунь вдвоем с камердинером.

Когда тарантас спустился с холмов, казаки стояли широким рядом, держа коней в поводу.

Раздалась команда. Какой-то высокий казак птицей взлетел в седло. Он пустил коня с места в мах, так что конь вскидывал комья грязи. Поравнявшись с офицером, гарцующим на жеребце, казак выпрямился. Он сидел в седле легко, слитно с конем. Весенний ветер трепал его желтый, как степная трава, чуб.

Казак выхватил саблю. Пригнувшись к луке, он на бешеном скаку ссек лозу и унесся в желтую степь.

— Лихо, Алешка! — кричали товарищи, когда он проскакал обратно мимо их строя.

— Это тебе не с ороченами в тайге.

— Мы думали, ты на собаке на учение приедешь!

— Хитрый! Притворился, что верхом ездить разучился. А взлетел, как сокол!

Подъезжал тарантас. «Кто-то к нам», — подумал Алексей. Увидев знакомое лицо, рыжие усы, казак вытянулся и, как учили его, гаркнул во всю глотку:

— З-здр-р-р-рав желаю!

— Вот теперь молодец! — улыбаясь, сказал губернатор. — Стал похож на человека!

После учений Муравьев верхом объехал ряды. Он видел, что хотя большая часть забайкальцев еще совсем не знает ни строя, ни приемов боя, но все они стараются, перенимают все, что показывают им присланные донцы-урядники и свои забайкальские офицеры.

Над степью сверкают ряды пик. Отряды казаков уходят в станицу.

затянули в последнем взводе вперебой раздававшимся впереди казенным выученным песням.

Губернатор остановился у атамана. Под вечер, сидя в обширной горнице под образами, он беседовал с казаками и казачками… И тут образа, русская печь, лавки по стенам, орава ребятишек.

— Вон их юрты, — показывая в окно, за Аргунь, где на степи виднелись редкие бездворые бревенчатые строения, рассказывал атаман. — Живет там зайсан [105] Зайсан — родовой, наследный монгольский старшина. со стражей. Шибко по границе не ходит. Редко когда делает обход.

Муравьев, слушая рассказы казаков, с гордостью думал, что вот они среди потомков великих русских землепроходцев, чьи предки еще в семнадцатом веке прошли всю Сибирь, проникли через Становой хребет в Приамурье, а оттуда на кочах [106] Коч — мореходное парусное судно северных и сибирских промышленников XVI–XVII вв. ходили к Охотскому морю. Это не солдаты и не казаки, населенные по приказу на пограничной линии, и не посланные сюда властью, а потомки первых пионеров, естественная грань русского народа на Востоке. «И я среди них… Здесь не бывало еще ни одного губернатора…» Генерал был доволен. Однако когда ему пришло в голову, что его беседу с аргунцами никто не записывает, тогда как должна бы она принадлежать истории, он впал в досаду.

Мысль, что многие его поступки не будут описаны и не останутся в истории, нередко приходила ему и прежде и всегда раздражала генерала.

— А жаль! Жаль!

Он слушал рассказы о торговле с монголами, о вражде и о приятельстве с азиатами, о китайских пограничниках, так называемых мыргенах, приплывающих на Аргунь раз в год на огромных берестяных лодках, или о том, как на Усть-Стрелке старые казаки, проживши жизнь, не видели баранов, и думал, как своеобразна, как далека здешняя жизнь Петербургу…

— А вот Маркешка Хабаров, — представил атаман маленького кривоногого казака. — Проник далеко в глубь Китая.

Казак выступил вперед.

— Ты Хабаров? — заинтересовавшись, спросил губернатор.

— Так точно! — тонко гаркнул Маркешка.

— Почему у тебя такая фамилия?

— Уж не знаю, че такое! — тряхнул головой казак.

— Ты потомок знаменитого Ерофея Хабарова?

— Дедушки вышли с Амура, но не знаю, тех ли Хабаровых или, может, у Ерофея были братаны…

— Ну, что ж ты видел в Китае?

— Об этом могу рассказать, — ответил казак, радуясь, что наконец-то пришел случай высказать все высшему начальству.

В свое время Маркешка был очень обижен, что его не повезли в Иркутск, и сейчас надеялся поправить дело, рассказать обо всем, что есть в Китае, как следует. Хабаров полагал, что Карп и Алешка, не бывавшие далеко, ничего толком не знают и, верно, могут ввести Муравьева в большое заблуждение… А начальству узнать все необходимо, а кроме как от него — неоткуда.

Хабаров стал с точностью рассказывать, что видел в Китае и как попал в плен.

— В гьяссу [107] Гьяссу — загородка (маньчж.) — укрепленное жилище маньчжурских торгашей. ороченам отрубили голову, а меня повезли в Сан-Син [108] Сан-Син (Илань) — один из крупных городов Маньчжурии, расположен при впадении в реку Сунгари ее правого притока Муданьцзян. . Там призвали в ямынь [109] Ямынь — присутственное место, дворец губернатора (маньчж.). . «Зачем в нашу землю ходишь? Казнить тебя будем». Потом спросили, как фамилия, как зовут и почему такая фамилия. Они поговорили между собой, велели отвести меня. Стали лучше кормить. Потом, дней через пять, снова волокут к самому амбаню. Спрашивает: «Это твой дедушка с нами воевал?» — «Мой!»

Все записали. Увели. Прислали баранины. Такой славный попался генерал у китайцев, паря, чувствительный. Потом опять меня тащат. «Че с тобой будем делать за то, что нашего гусайду [110] Речь идет о схватке Маркешки Хабарова с маньчжурский полковником — гусайдой, начальником города и крепости Айгун, описанной в романе Н. Задорнова «Далекий край», глава 32. покарябал?» — «Отпустите домой, могу штраф выслать». — «Чего пошлешь?» — «Да хоть баранов. Ружье могу сделать. Пришлю, как уговоримся». Генерал сначала не верил, потом удивился, что сами ружья делаем. Спросил, как идет работа. Такой любопытный, про все расспрашивал. Уговаривал меня остаться, чтобы ружейную мастерскую открыл. Обещал дать жен. Картинки показывал. Хорошие девки нарисованы. Я говорю: «Охота домой, у вас не останусь». — «Нет, говорит, тебя одного не отпустим. В клетке повезем, на верблюде. А все же, говорит, ты, однако, не того Хабарова потомок, который против нас сражался. Был бы того рода, так достиг бы чинов. Тот, мол, был, по записям, рослый». — «А у нас, отвечаю, этим, наоборот, не считаются. Еще хуже будет, если узнают, что дедушка чем-нибудь отличился». «Ага», — говорит. Записали все кистями и повели меня на веревке за колодку и посадили обратно в яму. А в одно утро меня вытащили из ямы, повезли дальше. Вот где местечко! И недалеко же как будто отсюда, если шибко ехать, однако месяца полтора езды, а с Забайкальем несравнимо… Тепло, весна ранняя, вишня цветет, яблоня. Да я отродясь не видел. Я раньше думал: «Китай! Китай!» А оказывается, там земля теплая. А потом и за стену меня возили…