Александр Марков - Троица

И неведомо никому, когда поведут нас к Москве: может, через месяц, а может и через три. А поляки меж тем по всей русской земле лютуют и кровь человеческую льют даже пуще прежнего. Бывшее сапегино войско, а с ним и великая рать литовского гетмана Ходкевича, грабят повсюду и запасы для осажденных в Москве поляков собирают. А шиши стерегут дороги, нападают внезапно и отнимают награбленное добро. А полякам снова приходится грабить. И так разорение множится и реки кровавые не оскудевают, и настало великое оскудение хлебное во всей Российской державе; а ведь год неурожайный был. И многие православные христиане если не мечом, то голодом истребляются, и никому нет спасения. Только нас, ополченцев земских, в городке в Нижнем Новегороде отлично питают, и мы вовсе скудости не знаем, и хлеба у нас вдоволь.

На прежнем месте.

Ополчение наше множится; каждый день ратные люди приходят из городов. Сказывают, будто шведы из Великого Новагорода, который они еще осенью взяли, ходили на Псков, но псковитяне шведам не покорились, а будучи стеснены от иноземцев, послали в Иваньгород к вору с повинной: якобы сначала по глупости ему не верили, а теперь познали своего истинного прирожденного государя Димитрия Ивановича, и зовут его в город свой. И этот наглый вор, третий по счету ложный Димитрий, пришел из Иванягорода во Псков и там крепко уселся. А шведы от Пскова отступили бесславно.

Привезли сегодня в Нижний новые троицкие грамоты. Дионисий с Аврамием зовут нас поспешить, а то, дескать, король Сигизмунд скоро пришлет большую рать, и тогда уже никак невозможно будет Москву от польского плена избавить. Казаки же, которые с Трубецким и Заруцким под Москвою стоят, хотят в цари Маринкиного воренка, или же Псковского вора, и никак нельзя допустить, чтобы воля казачья исполнилась, потому что настанет тогда от воров разорение и погибель полнейшая всему государству.

Передали мне малую тайную грамотку от старца Аврамия: велит он мне обо всем, что в нашем войске творится, ему подробно отписывать, и с троицкими людьми поскорее посылать. Написал еще мне Аврамий, что в Троицу нынче столько народу набилось, будто бы учиняется новое Вавилонское столпотворение или настал Судный день и мертвые воскресли. Ибо по всей великой России весть пронеслась, что в доме Святой Живоначальной Троицы всем увечным, хворым, голодным и нищим дают кров и пропитание, и врачевское вспоможение, а кого уже поздно лечить — тем честное погребение. И весь скорбный люд кто пешком, кто ползком, повлекся в Троицкий Сергиев монастырь: каждый день прибывают их сотни и тысячи. Архимандрит же Дионисий всех принимает и кормит от казны монастырской, и даже одевает нагих и босых. И оттого ныне казна конечно оскудела, теперь уже взаправду и без всякого лукавства.

Привезли нынче Маринкиных послов, пойманных в Казани, коих сия безбожница послала к шаху персидскому, дабы шах шел с войском на Русь и помог бы ей, Маринке, уарством овладеть, а ему, шаху, Маринка за то отдаст Казань с Астраханью. Этих послов посадили на кол пред домом Козьмы Минина, теперь они там кончаются в муках.

А еще прискакали гонцы из города Ярославля и поведали нам, что Ивашко Заруцкий послал в Ярославль войско казачье, чтобы захватить город и не допустить ярославцев к нашему ополчению пристать.

Князь же Пожарский, узнав о том, послал в Ярославль сильный отряд, чтобы упредить казаков и города им не отдать. Хотел и я в тот отряд попроситься, да Настёнка меня отговорила.

Наконец-то повел нас князь Пожарский из Нижнего прочь. Однако не спешит к Москве. Прибыли мы в Балахну и тут встали. И сюда к нам новые ратные люди приходят, и деньги несут, и всякие припасы.

Пришли в Юрьевец. Здесь к нашему войску юрьевские татары пристали. А Козьма Минин со старост земских собрал тысячу рублей.

Пришли в Решму. Настёнка моя теперь при войсковом обозе состоит, по врачебному делу служит и жалованье получает немалое.

Из Владимира прискакали гонцы и сказали, что-де Заруцкий с Трубецким целовали крест Псковскому вору. И в тот же час другие гонцы пришли из-под Москвы с грамотой от князя Трубецкого, в коей он нас уверяет, что передумал вору служить, и они с Заруцким только о том и помышляют, чтобы заодно с нами против польских и литовских людей стоять.

А князь Пожарский с Мининым послали Трубецкому и Заруцкому ответное писание: дескать, радуемся мы и ликуем безмерным ликованием, что вы вошли с нами в единое разумение, и со всею возможной поспешностью к вам на помощь будем поспешать.

Пришли в Кинешму. И здесь Козьма много денег для войска собрал. А от Дионисия и Аврамия принесли грамоту, чтобы мы оставили мешкотность и к Москве немедля шли, потому что подмога полякам скоро прибудет. А казакам-де верить нельзя: они уже свою ложь многажды показали, и теперь новый обман умышляют.

Достигли мы города Костромы, а в город нас не пустили. Воевода здешний, Иван Шереметев, велел нам сказать, что будет стоять до смерти против нас, воровских бунтовщиков, за Владислава и бояр московских. И стали костромичи в нас со стен из пушек стрелять.

А князь Пожарский нам на приступ не велел идти, а велел стан разбить от города подальше, на обоих берегах Волги реки, чтобы ядра из города до нас не долетали.

Ночью в городе зазвонили во всех церквах колокола, и послышался крик прегромкий множества народа, и стрельба пищальная. Это костромские люди на своего воеводу ополчились.

Недолго этот шум продлился: на восходе солнечном отворились городские ворота, и жители костромские нам хлеб-соль вынесли и Ивана Шереметева связанного вывели. Воеводу отдали князю Пожарскому, а нас в город войти пригласили. И мы всем войском с большою честью и радостно туда вступили.

Мы уже в Ярославле. Ярославцы нас встретили со святыми иконами и со звоном колокольным, и объявили, что готовы последние животы отдать на святое дело, на спасение веры православной и Российской державы избавление.

И поднесли князю Пожарскому и Минину дары богатые, но те ничего себе не взяли, а велели отдать в войсковую казну.

Вести горестные дошли до нас: сказывают, что святейший патриарх Гермотен из этого бренного мира в иной лучший мир перешел. Что сидел он в Чудове монастыре в тесной темнице, но перед мучителями своими главы не преклонял, и бессильны оказались поляки и бояре-изменники перед крепостью духа его. Пришли к нему бояре и сказали: