Уилдер Пенфилд - Факел

Ксанфий кивнул, и Дафна продолжала:

— Он, конечно, приютит нас на ночь. Пелея, кажется, чуть в стороне от дороги в Галасарну. Мы успеем добраться туда до темноты, хотя идти придется почти все время в гору.

На закате Дафна и Ксанфий устало брели по каменистой тропе над глубоким ущельем. Далеко внизу на его дне кипел горный поток, стремительно мчавшийся к морю. По ту сторону ущелья вздымался утес, и на его вершине белели колонны пелейского акрополя. Следуя за изгибом ущелья, путники подымались все выше и выше. Но вот тропа свернула под уклон к мосту, переброшенному через вспененный поток.

Тут они остановились передохнуть. Пробравшись через высокие камыши, они напились ледяной кристальной воды и умылись. Достав нож, Ксанфий срезал багряный репейник, очистил его от колючек и протянул Дафне. Девушка, улыбнувшись, приколола цветок к волосам.

Они прошли по мосту и, поднявшись по крутому склону, очутились на окраине Пелеи, ютившейся на уступе за акрополем. Позади городка уходила в небо величественная вершина горы.

Старый раб и Дафна подошли к дверям Энея, «доброго врачевателя», и он принял их с тем гостеприимством, которым заслуженно славились греки, накормил и предложил ночлег.

На следующее утро они спозаранку собрались в дорогу, но Эней попросил их подождать немного и преподнес Дафне в подарок платок из тончайшей шерсти.

— Прежде чем уходить, — сказал он, — поднимись со мной на крышу.

Он взял посох и, ковыляя, повел ее вверх по лестнице — его дом, как и большинство других домов Пелеи, с фасада был двухэтажным, а сзади, там, где он упирался в склон — одноэтажным.

Поднявшись на крышу, Дафна не могла сдержать возгласа восторга: прямо у ее ног лежала плодородная равнина Коса. А за ней простиралось море — темно-синее в лучах утреннего солнца. Все соседние острова были видны ясно, словно нарисованные. А на склонах позади дома звенели овечьи колокольчики, и музыка эта далеко разносилась в холодном чистом воздухе.

Эней совсем запыхался. Ссутулившись, он опустился на каменную скамью, и его седая борода покрыла его колени. Отдышавшись, он посмотрел на Дафну и задумчиво кивнул.

— Побудь здесь немного и расскажи мне, что тебя гнетет.

И сев рядом с ним, Дафна стала отвечать на его вопросы откровенно и не смущаясь. Потом он сказал:

— Много десятков лет прошло с тех пор, как я учился врачеванию в Сирне. Наверное, я забыл кое-что из того, чему меня обучали. Но зато я знаю жизнь, как может узнать ее только врач. Все долгие годы, которые я прожил здесь, занимаясь врачеванием, больные открывали мне свое сердце, зная, что тайны их будут бережно сохранены… мужчины и женщины, мужья, жены и дети. Тебя тревожит мысль о любви и страх перед неведомым будущим. О том, что такое любовь, я узнал от моей жены — она уже давно умерла — и наблюдая за другими людьми, выслушивая повесть о их радостях и горестях. Любовь — это не тяжкий долг и не мимолетное наслаждение. Она нечто совсем иное. Любовь — это блаженные узы, связующие мужчину и женщину, помогающие им жить и трудиться вместе. Возможно, если бы Пирам не умер, тебя с ним связала бы любовь. Но забудь о прошлом. Думай о будущем. Где-то есть другой Пирам, которому ты нужна и желанна. Не прячься, не жди, чтобы боги открыли ему, где тебя искать. Иди, живи и смотри вокруг. Наверное, ты узнаешь его прежде, чем он тебя. Говорят, что юноша ищет девушку, а не она его, о свадьбе же договариваются отцы. Однако чаще всего первый шаг делает девушка — ее слово, жест, взгляд зажигают огонь в его сердце, ибо она более чутка и глаза ее зорче.

— Ну, а теперь пойдем, — сказал Эней после недолгого молчания. — Я провожу тебя до моста.

Ксанфий ждал их у наружной двери. Он вскинул узел на спину, и все трое пошли по улицам Пелеи. Ветер закидывал длинную бороду Энея ему за плечо, его посох громко стучал по камням. Дафна заметила, что все встречные-мужчины, женщины, дети — улыбаются старому асклепиаду, здороваясь с ним, а он каждого называет по имени.

На мосту через горный поток они остановились. Дафна на прощанье поцеловала Энея, и они с Ксанфием пошли дальше. После того, как она поделилась своими сокровенными мыслями с этим добрым и умным стариком, на душе у нее стало легко и весело. Эней махал им вслед рукой и бормотал благословения, которые слышал только ветер.

В Галасарне у постели бабушки Гиппократа стояли два врача.

— Нет, Гиппократ, мне кажется, ты неправ, — говорил Эврифон. — Неправ, берясь за то, чего ты не в силах выполнить.

Укутанная покрывалом Фенарета как будто спала. Было видно только ее худое темное лицо — в нем чувствовалась воля и спокойное достоинство. Бесчисленные морщины свидетельствовали о житейских бурях и радостях, о добром сердце и о решительном характере.

Сейчас, при свете дня, Гиппократ и Эврифон говорили о наложенной накануне ночью повязке. Кость была сломана почти у самого тазобедренного сустава. Пришлось прибегнуть к помощи двух сильных мужчин — один крепко держал старуху за плечи, а другой изо всей мочи тянул сломанную ногу, пока Гиппократ, сжимавший ладонями место перелома, не почувствовал, что кости наконец с легким щелчком встали на место. Теперь задача заключалась в том, чтобы помешать мышцам бедра сократиться, иначе кости зайдут друг за друга и после сращения нога станет короче, чем была.

Ногу искусно забинтовали и надели на нее в паху, над коленом и у лодыжки кольца из египетской кожи. Эти кольца были снабжены специальными ушками, в которые теперь осторожно вставили кизиловые прутья толщиной в палец — по три прута с каждой стороны. Гибкие прутья, пружиня, давили на кольца, давление это передавалось на ногу, и сломанная кость сохраняла нужное положение.

Врачи позаботились и о том, чтобы на коже не образовались пролежни: под те места, на Которые опиралось тело — под пятку, под плечи и под нижнюю часть спины, — были подложены подушечки из хорошо расчесанной неочищенной шерсти. И, наконец, нога была заключена в желобок.

— Люди, — заметил Гиппократ, — видят только эти желобки и считают их главным средством лечения переломов. Однако наиболее полезен такой желобок бывает, когда перестилается постель или больной идет на стул.

По губам Эврифона скользнула легкая усмешка.

— Право, за всю историю мира не найдется ни одной почтенной старушки, у постели которой произносилось бы столько ученых речей. Однако я все-таки утверждаю, что нога станет немного короче, хоть ты и говоришь, что это «большой стыд» для врача. Ты деятелен и с надеждой смотришь на будущее, но я ее не разделяю. У нас в Книде мы убедились в одном: чем меньше мы лечим наших старух, тем они здоровее.