Уилдер Пенфилд - Факел

Гиппократ покачал головой.

— Нет. Этого я не могу.

И тут Праксифея дала волю своему гневу:

— Я хочу, чтобы Дафна стала твоей женой, не меньше, чем женитьбы своего сына на ней хочет Олимпия. А ты берегись этой хитрой и бессердечной женщины! Я знала ее еще до того, как она вышла за Тимона, мне рассказывали, каким образом ей удалось поймать его в свои сети. О ней ходило много слухов. Тимон — не единственный мужчина в ее жизни.

Гиппократ смотрел на мать с удивлением. В ее глазах стояли сердитые слезы.

— Вы, асклепиады! Вы уж слишком, слишком честны. Не смиряйся со своей судьбой, как твой двоюродный брат Подалирий. Не оставайся, как он, никчемным старым холостяком.

Она с досадой отвернулась и, не оглядываясь, зашагала по обсаженной оливами дорожке. Гиппократ услышал, как тяжелая наружная дверь захлопнулась с резким стуком.

Вернувшись в Меропис, Гиппократ тут же погрузился в нескончаемый поток чужих забот и страданий — в этом, собственно говоря, и заключается занятие медициной. Едва за ним затворилась входная дверь, как его окликнул Подалирий. Радостно поздоровавшись с ним, он сказал:

— Мне нужна твоя помощь, и как можно скорее. Дело идет о тяжелой болезни и о серьезных семейных неурядицах.

— Голодный способен уделить тебе лишь половину внимания, — ответил Гиппократ. — Позволь мне сначала поесть и умыться. Путь сюда из Галасарны пешком очень долог. Но я не замешкаюсь.

Гиппократ повернулся, чтобы поздороваться с привратником.

— Хайре, Элаф. Что нового? Где Бобон?

— Жена повела его к морю, чтобы выкупать. Он опять убегал. Ему не нравятся зеваки, которые толпами ходят за Эмпедоклом.

Заметив удивленный взгляд Гиппократа, он пояснил:

— Когда Эмпедокл приезжает сюда на своем осле, за ним всегда бежит толпа, и многие остаются на берегу ждать, пока он снова не выйдет. Бобона это пугает, а может, его донимают благовония, которыми щедро умащивают себя близнецы-рабы.

Гиппократ засмеялся и вошел в дом. Когда же он снова вышел, к нему в неуклюжем восторге бросился Бобон и, наверное, сбил бы его с ног, если бы он не успел уклониться. Подбежал Элаф. Посмотрев на Гиппократа, который теперь, умывшись и переодевшись, выглядел очень посвежевшим и совсем молодым, он сказал:

— Жизнь в Галасарне пошла тебе на пользу, господин. Ты опять стал таким же здоровым и сильным, как раньше. Может, ты в свободное время боролся в их палестре?

— Ну, не совсем в палестре, — усмехнулся Гиппократ. — Но мне и правда пришлось бороться, хотя и не по доброй воле.

Из операционной вышел Подалирий и сразу же заговорил:

— Я хотел посоветоваться с тобой вот о чем. Ты, наверное, знаешь Кефала — богатого и еще молодого человека из знатной косской семьи? Один из его рабов заболел, и меня позвали к нему. Но мне ничего не удалось сделать. Сейчас у него началась острая лихорадка. Несмотря на мои усилия, ему становится все хуже. Но дело не только в этом. У Кефала нелады с женой… мне трудно тебе это объяснить. Может, ты сходишь туда со мной?

— Хорошо, — сказал Гиппократ. — А как Эмпедокл?

— Вначале лечение у Сосандра ему очень помогло, но теперь, кажется, опять наступило ухудшение. Ты увидишь его, когда мы вернемся. Да и кроме него тебя дожидается много больных.

Подалирий продолжал свои объяснения на ходу.

— Я попробую рассказать тебе об этой семье. Кефалу лет тридцать пять. Его жена немного моложе. Детей у них нет, но не было и неудачных родов. Этот раб до болезни был очень красив. Муж и жена все время ссорятся. Жена — настоящая красавица, как ты сам увидишь. Но у них с мужем постоянные неурядицы и… ну… когда мы остаемся одни, она держится со мной излишне ласково.

Гиппократ понял, что этот стареющий врач-холостяк несколько растерян, но также, пожалуй, и польщен. Поэтому он ответил общими рассуждениями.

— Если в доме царит вражда, он превращается в подмостки для трагедии. И когда на них появляется врач, жена иногда бывает к нему очень внимательна — для своих собственных целей. Некоторые приписывают это неудовлетворенным плотским желаниям. Но куда чаще она, по моему мнению, просто хочет вызвать у мужа ревность, чтобы обрести над ним былую власть, напомнив ему таким способом о своей красоте.

— О нет, — ответил Подалирий. — Тут это гораздо глубже. Я и прежде бывал у них в доме, а кроме того, лечил ее еще до замужества. Она уже тогда заметила, что я не похож на других мужчин, — по крайней мере, так она говорит теперь. И должен признаться, она внушает мне симпатию. Мне ее очень жаль. Очень.

Гиппократ посмотрел на своего спутника, а потом перевел взгляд на дома, тесно обступившие узкую улочку. Он понимал, что в Подалирии, опытном и чрезвычайно добросовестном враче, неожиданно проснулся доверчивый мальчик, который таится в душе большинства мужчин.

Дом Кефала был белым одноэтажным квадратом, внутри которого находился большой открытый двор, а также несколько двориков поменьше. В одном из них они столкнулись с самим Кефалом. Он расхаживал взад и вперед, угрюмо поглаживая вьющиеся черные усы.

— Я рад, что ты пришел, Гиппократ, — сказал он. — Мой бедный раб уже больше не узнает меня.

Гиппократ оставался в комнате больного необыкновенно долго — так по крайней мере показалось Кефалу. Наконец асклепиад вышел, но лицо его было мрачно.

— Тело больного больше не в силах противиться лихорадке, — сказал он. — С ним остался Подалирий, он сделает все, что в человеческих силах, но боюсь, что юноша должен умереть.

Кефал долгое время молчал. Потом он хрипло сказал:

— Мой раб был очень красивым юношей, и к тому же хорошо образованным. Ты и представить себе не можешь, какая это для меня потеря.

Они продолжали беседовать; Гиппократ искусно перевел разговор на прошлое и стал расспрашивать Кефала о его юности и женитьбе. В конце концов Кефал рассказал Гиппократу о всех своих надеждах, разочарованиях и горестях. Умирающий от лихорадки раб был не первой его такой привязанностью. Он женился потому, что хотел изменить свою жизнь, хотел иметь сыновей. Но все получилось иначе. Он жаловался, что жена его неразумна и сварлива, между ними постоянно вспыхивают ссоры, в которые к тому же вмешивается теща. Кефал откровенно обрадовался, когда Гиппократ предложил, чтобы обе женщины пришли к нему в ятрейон.

К тому времени, как к ним подошел Подалирий, Кефал заметно повеселел. Провожая врачей до наружной двери, он сказал Гиппократу:

— Теперь я могу исполнить очень приятное для меня поручение. Мне даже жалко, что я сам не врач! Ты должен навестить Фаргелию — она сняла у меня вон тот домик. Ведь вы в Македонии были большими друзьями, не так ли? Вон ее служанка. — Он указал на улицу. — Она поджидает тебя у дверей и уж не даст тебе пройти мимо!