Уилдер Пенфилд - Факел

Гиппократ встал и вынул из складок своей мантии свиток.

— Готовя эту клятву, я перечитал письменное обязательство, которое мой отец брал у своих учеников. Я изучил также правила вступления в Пифагорейское братство. Мой брат и я полагаем, что все написанное здесь необходимо. Мы с ним поклянемся по мере сил выполнять эти правила и надеемся, что те, кто думает, как мы, последуют нашему примеру. Вот она.

Гиппократ начал читать:

«К л я т в а

Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигией, и Панакеей, и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство: считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими доставками и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно и без всякого договора; наставления, устные уроки и все остальное в учении сообщать своим сыновьям, сыновьям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому.

Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же и не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами.

Что бы при лечении — а также и без лечения — я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной.

Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастие в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому». [18] Текст «Клятвы» и других отрывков из произведений Гиппократа дается по «Избранным книгам Гиппократа» (Биомедгиз, 1936), перевод с греческого проф. В. И. Руднева. — Прим. перев,

Когда Гиппократ кончил читать, все молчали. Он с недоумением поглядел вокруг, не понимая, что означает это молчание. Его глаза встретились с глазами Сосандра, и тот кивнул и начал говорить:

— То, что мы слышали, это не просто письменный договор между учителем и учеником, хотя ученик и обещает здесь помогать своему учителю в его нуждах. Он обещает это потому, что учитель посвящает свою жизнь ученым занятиям, а не погоне за богатством. Остальная же часть клятвы указывает правила, которыми должен руководствоваться в своем поведении врач. Это относится и к его занятиям медициной, и к его частной жизни. Наша клятва обязывает каждого врача посвятить свою жизнь благу больных, а взамен он просит только права надеяться, что он сумеет прославить себя и свое искусство.

Снова наступило молчание, и Гиппократ спросил, не хотят ли что-нибудь сказать младшие асклепиады. Тогда поднялся Пиндар.

— Мы много говорили между собой, так как примерно знали, что будет заключаться в этой клятве. Учителя других искусств не требуют подобных обещаний. Ученик платит учителю, надеясь стать поэтом или философом, ваятелем, художником, музыкантом или оратором. И учитель не требует от него клятвы посвятить этому искусству всю жизнь. Так чем же медицина отличается от других искусств?

— Другие искусства, — ответил Гиппократ, — имеют дело не непосредственно с человеком, а с мыслями, с образами, с красотой и используют такие материалы, как мрамор, краски, музыкальные инструменты и строительный камень. Все это — неодушевленные предметы. А материал медицины — мужчины, женщины, дети. Она имеет дело с их болезнями, с их ошибками, несчастьями, печалями, маниями. Такая клятва нужна, потому что врач практикует свое искусство на человеке. Он служит человеку, но, служа человеку, он более, чем кто-либо другой, должен служить богу. Вот почему клятва, которую я прочитал вам, — это не просто договор между учителем и учеником. В грядущем искусство медицины, возможно, станет иным, но нужда в подобной клятве — никогда не исчезнет. Новые открытия изменят приемы лечения, но не клятву, ибо в ней заключены вечные истины, которые не может изменить время. Запечатлейте ее на табличках вашего сердца и ума.

Развернув папирус, он еще раз прочитал:

— «Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство». Вот и начало и конец всего. Хороший врач поклянется в этом и будет стремиться соблюдать клятву и сегодня, и завтра, и вовеки.

Когда час, посвященный учению, истек, врачи задержались, чтобы поговорить с Гиппократом и рассказать ему последние новости. Возможно, некоторые из них догадывались, что учитель нуждается в дружеской поддержке и одобрении. Когда они, наконец, разошлись, Гиппократ один направился домой. В сгущающихся сумерках он увидел, что перед его дверью стоят какие-то люди. Подойдя поближе, он узнал в них своих учеников. Они все были тут. Первым заговорил Пиндар, как самый старший.

— Учитель, мы пришли сказать тебе, что каждый из нас готов принести эту клятву сейчас или же в любой день, когда ты сочтешь, что он этого достоин.

Они без труда поняли, что ему приятны эти слова, так как он улыбнулся и поднял руки, словно желая обнять их всех.

— Сначала вы должны как следует с ней ознакомиться, — сказал он. — Перепишите-ка ее. Вот, Пиндар, возьми. — Он протянул молодому врачу небольшой свиток, который читал во время беседы. — Перепиши сам и дай переписать всем остальным. А позже я приму у вас всех эту клятву, у каждого по очереди.

Затем Дексипп по обыкновению поспешил воспользоваться случаем и задал учителю вопрос. Дексипп, самый младший из учеников, был, пожалуй, и самым любознательным. Способный сын богатого эфесского купца, он до сих пор еще верил, что знания слагаются из каких-то не подлежащих сомнению фактов, из не знающих исключений правил. Ученики всегда надеются на что-то подобное. И их можно понять. О, если бы истина застыла в неподвижности! Если бы проникновение в суть вещей могло быть абсолютным, а знания — исчерпывающими и окончательными!

— Расскажи нам, — попросил Дексипп, — каков самый совершенный путь постижения медицины, чтобы мы могли ему следовать.

Гиппократ не был расположен вести подобную беседу. В эту минуту ему больше всего хотелось остаться одному. У него было смутное ощущение, что он несчастен, словно где-то в глубинах его сознания таилась неясная печаль. И ему хотелось исследовать эту печаль, разобраться в ней. Кроме того, час был поздний, и время ужина давно миновало. Минуту он стоял в нерешительности, но затем подумал, что лучшее время для обучения и взрослого, и ребенка — то время, когда этот взрослый или этот ребенок задает вопросы. Ученики увидели, что он нахмурился, но тут же на его губах вновь заиграла улыбка.