Михаил Иманов - Меч императора Нерона

— Садись, Теренций,— проговорил Никий с улыбкой,— я хочу говорить с тобой не как со слугой, а как с другом.

Теренций поклонился с благодарностью на лице, но снова не сел. Никий не стал настаивать, некоторое время молча смотрел на Теренция, внутренне подготавливаясь к предстоящему разговору, и наконец сказал:

— Я буду говорить с тобой прямо. Скажи, ты мог бы убить человека, если я прикажу тебе это?

Теренций неопределенно качнул головой и ничего не ответил.

— Хорошо,— сказал Никий,— спрошу иначе: сможешь ли ты защитить меня, если iMHe будет угрожать опасность? Помнишь, как ты вытащил меч, когда по дороге в Рим на тебя неожиданно наскочил Симон из Эдессы? Ты помнишь это?

— Да, господин,— кивнул Теренций,— я хорошо помню тот случай.

— Я еще тогда спросил тебя: неужели ты сможешь убить человека? И ты ответил, что сможешь.

— Я не помню, чтобы отвечал так,— сказал Теренций,— но если ты говоришь, то, значит, так оно и было.

— Вижу, Теренций,— Никий прищурился, подражая императору,— тебе не нравится наш разговор. Скажи откровенно, и я прекращу его.

— Нет, господин,— Теренций смотрел на Никия напряженно,— ты неправильно меня понял. Но ты сказал, что будешь говорить прямо...

— Ты прав,— согласился Никий.— Хорошо, я скажу прямо. Актер Салюстий угрожает мне разоблачением. Он не делает этого явно, как ты понимаешь, но от этого угроза не становится менее опасной. Если он исполнит ее, ты знаешь, чем это может грозить мне и Аннею Сенеке. Ему даже больше, чем мне, потому что он все это придумал и его положение в Риме... Тебе известно, как поступают с заговорщиками.

— Да,— скорбно выговорил Теренций.— Но позволь сказать, разве не лучше...

— Нет,— перебил его Никий.— Я думал об этом и не хочу впутывать Сенеку в такое дело.

— Салюстий трепещет перед ним,— пояснил Теренций,— я знаю.

Никий вздохнул:

— Так было, но теперь это не так. Если бы он, как ты говоришь, трепетал перед Сенекой, то не посмел бы угрожать мне. Ты, наверное, и сам понимаешь, что влияние Сенеки на императора не такое, как прежде. Больше того, я слышал сам, как он отзывался о твоем прежнем господине пренебрежительно. Сенека не только теряет влияние, он может потерять жизнь. Мне даже кажется, что дело не во мне, а в Аннее, и, возможно, Салюстий послан кем-то (у сенатора много врагов и завистников), чтобы свалить его окончательно. Представь себе, что за Салюстием стоят какие-то значительные силы, вряд ли жалкий лицедей осмелился бы идти против сенатора. Так вот, я не хочу обременять этим делом Аннея, я хочу, чтобы мы сделали это сами. Ты согласен со мной?

— Да, господин,— упавшим голосом произнес Теренций и уже едва слышно добавил: — Что сделали?

— Убили Салюстия,— жестко выговорил Никий.— Я хочу, чтобы ты помог мне. Или ты отказываешься?

— Нет, нет,— отрицательно помотал головой Теренций,— но я не умею...

— Что ты не умеешь?

— Убивать,— потерянно проговорил Теренций.— Я могу быть слугой, управляющим, но никогда... Меня не обучали военному делу.

— Однако,— раздраженно заметил Никий,— ты тогда на дороге лихо выхватил свой меч.

Теренций вздохнул и опустил голову, словно признавал свою вину. То ли в том, что не умеет убивать, то ли в том, что так опрометчиво вытащил меч тогда по дороге в Рим.

— Успокойся, Теренций,— усмехнулся Никий,— убивать тебе не придется. Но помочь ты должен. Понял меня? — последнее он проговорил жестко, почти угрожающе.

Поппея Сабина, жена Марка Сальвия Отона, вошла во дворец с низко опущенной головой, но уже короткое время спустя сделалась полноправной хозяйкой — полноправной, не имея на это, разумеется, никаких формальных прав. Права при дворе определялись одним — отношением принцепса, а Нерон влюбился в Поппею так, как никто ожидать не мог. Тут дело было не в желании наслаждаться, а в чувствах. В том, что трудно было предполагать у императора.

Никий понял, что произошло, увидев Марка Отона. Отон нравился ему, он казался единственным разумным человеком в окружении императора.

В тот день Отон одиноко стоял, прислонившись к одной из колонн у входа. Он был мрачен и старательно не замечал проходивших мимо. Зато проходившие мимо, как нарочно, не желали пройти незаметно, приветствовали Отона с особенно ласковыми лицами, в которых легко читалось насмешливое сочувствие. Отон отвечал коротким кивком, пряча глаза, и, если его спрашивали о самочувствии, едва заметно пожимал плечами. Никий так и не решился подойти к нему, наблюдая со стороны, стараясь оставаться незамеченным.

Он пришел по зову Нерона, но у самой двери слуга сказал, что принцепс занят и велел никого не допускать к себе.

— Император сам вызвал меня,— высокомерным взглядом прожигая слугу, сказал Никий и потянулся, чтобы взяться за ручку двери.— Ты, может быть, не узнаешь меня? — сердито добавил он.

Слуга сделал быстрое движение в сторону, прикрывая дверь, собой, и рука Никия ткнулась в его грудь.

— Там Салюстий,— пояснил слуга таким тоном, будто актер был по крайней мере командиром преторианских гвардейцев.

Никий гневно посмотрел на слугу, а тот поднял вверх указательный палец, призывая к молчанию, и тогда Никий услышал доносившиеся из покоев Нерона завывания актера: тот декламировал очередной трагический монолог.

— Там женщина,— прошептал слуга извиняющимся тоном.

— Женщина? Какая женщина? Одна?

Слуга посмотрел сначала направо, потом налево, где с обеих сторон двери стояли гвардейцы с каменными выражениями на лицах, и, чуть подавшись к Никию, проговорил, выпучив глаза, как если бы открывал страшную тайну:

— Поппея Сабина.

Никий неопределенно повел головой и отошел от двери. Вот тогда же, бесцельно прогуливаясь по дворцу, он увидел стоявшего у колонны Отона.

То, что Отон привел жену к Нерону, он знал уже несколько дней, но не придавал этому визиту никакого особенного значения. Кроме обычного: если женщина понравится императору, то он не упустит возможности получить от нее удовольствие. Это было в порядке вещей, и всякий муж, независимо от своего положения и возраста, знал это. И никто из мужей не видел в этом — во всяком случае, не показывал внешне — никакого особенного позора. Более того, многие были бы счастливы, понравься их жены императору, а еще лучше, если бы он возжелал получать эти удовольствия более или менее продолжительное время. В таком случае счастливый муж мог рассчитывать на значительные назначения и награды.

Поначалу Отон показался Никию несколько другим, но когда он однажды услышал, как тот расхваливал жену в присутствии императора, Никий подумал, что все они одинаковы, хотя и не осудил Отона. Несмотря ни на что, Отон нравился Никию.