Феликс Дан - Аттила

– Догадываюсь! - вскричал префект. - Его дичью будем мы, римляне!

– Проехав по левому берегу Дуная около семидесяти стадий, мы уже расположились было на ночную стоянку на сухой возвышенности, окруженной внизу болотом, как вдруг прискакали гуннские всадники (Эдико уехал на целый день по неизвестному нам делу), и с бранью заставили нас перебраться вниз, крича, что сам Аттила останавливался здесь, правда, уже несколько ночей тому назад, но все-таки нам неприлично попирать ногами то место, на котором покоилась голова властителя мира. И несмотря на все наши возражения, мы вынуждены были уступить и ночевали на болоте. Однако Аттила прислал нам на ужин свежей рыбы и несколько голов скота.

Мы переправились еще через две реки, - продолжал свой рассказ Приск, - причем необходимые плоты везлись на повозках. По повелению наших проводников-гуннов жители деревень и поселений должны были приносить нам съестные припасы, не отличавшиеся, правда, особенным обилием и хорошим качеством. На следующую ночь нам пришлось плохо. После утомительного перехода мы остановились на берегу озера, но едва успели разбить палатки, как налетевшая буря с громом, молнией и проливным дождем разметала весь наш лагерь, и ветром множество вещей было унесено в воду. Мы метались, как безумные, по скользкому берегу в кромешной темноте, рискуя свалиться в бушующее озеро. На наш крик сбежались рыбаки из прибрежных хижин и при свете факелов помогли нам собрать наши вещи и перенести их в свои жалкие глиняные лачужки. Но днем мы нашли лучшее пристанище в деревне, принадлежащей вдове умершего брата и соправителя Аттилы. Хотя мы не видали ее, так как Аттила навсегда запретил ей говорить с мужчинами, но она пригласила нас в один из ее домов, прислала обильную пищу и по обычаю гуннского гостеприимства прекрасных рабынь. Мы охотно воспользовались провизией, но отклонили живые подарки с благодарностью и, в свою очередь, послали вдовствующей принцессе три серебряные чаши, красные шерстяные одеяла, индийского перца, фиников, византийского печения и другие лакомства, призвали на нее благословение неба, а затем двинулись дальше. Скоро мы должны были свернуть с большой дороги и идти по грязной окольной тропе, уступая хороший путь послам одного из покоренных гуннами народов, кажется, гепидов. На наши возражения гунны пожимали плечами и повторяли: "Сворачивайте, сворачивайте! Покорится ваш император, так и его послам будут оказывать честь!" Это было семь дней тому назад, и с тех пор не произошло ничего примечательного.

– Что привело вас из Равенны к Аттиле? - спросил патриций Ромула.

– Конечно, старая песня: смирение и угодливость. Теперь дело идет о нескольких жалких золотых чашках, ради которых нас послали унижаться в эти степи. Подданный Аттилы римлянин Констанций во время осады гуннами Сирмиума получил от архиепископа золотую церковную утварь, чтобы в случае взятия города отдать ее в выкуп за него и других граждан. Город пал, но римлянин не сдержал слова, отправился в Рим и заложил там утварь у богатого ростовщика Сильвана, а потом как ни в чем не бывало вернулся к Аттиле. Но Аттила, узнав о его проделке, приказал его распять, и теперь требует выдачи Сильвана, утаившего будто бы утварь, принадлежащую к добыче из Сирмиума. Не знаю, каким образом можем мы выдать человека без всякой вины, но в случае отказа с нашей стороны Аттила угрожает войной, и для предотвращения ее мы вынуждены теперь просить его, и унижаться перед ним, и покупать подарками его благосклонность!

– Равенна и Византия несут одинаковый позор! - вскричал Максимин.

– Ляжем лучше спать, - прервал его Приск, - лампа уже почти догорела, поэтому постараемся во сне найти забвение наших горестей!

Три дня спустя оба соединенные посольства достигли лагеря Аттилы, превозносимого гуннами выше всяких дворцов на свете.

Обширное поселение, состоявшее из многочисленных деревянных домов различных размеров, походило на город.

Дома эти, с плоскими крышами и выдающимися галереями на двух верхних этажах, стояли на значительном расстоянии друг от друга.

Жилище Аттилы можно было отличить еще издалека по густой толпе роившихся около него пеших и конных гуннов, считавших за счастье одно только созерцание дома их властителя!

Эдико провел послов сквозь беспорядочную толпу, и они вступили в первое "кольцо стражей": здание было оцеплено одиннадцатью постепенно суживающимися кольцами воинов. Они стояли такими тесными рядами, что их копья соприкасались, и между ними не мог бы проскользнуть незамеченным даже хорек.

Дом Аттилы выстроен был из тщательно выструганных блестящих досок и для украшения обнесен такою же оградой в рост человека. Над входом развевались яркие желтые флаги, у самой ограды теснился последний круг воинов.

На востоке и на западе от дома возвышались искусно украшенные резьбою многоэтажные деревянные башни. На ослепительно блестевших под солнцем березовых досках резко выделялась пестрая размалевка, изображавшая то арабески, то уродливые фигуры людей, коней, волков, драконов и змей.

Обширную постройку окружали полуоткрытые переходы с колоннадами, богато разрисованными яркими красками, не без некоторой первобытной красоты. Ближайший дом принадлежал Хелхалю, престарелому другу Аттилы. Он был также выстроен из дерева, привезенного сюда издалека, так как в окрестности ничего не росло. Камня здесь также не было и единственным каменным сооружением во всем лагере была большая ванна, построенная Аттилой по желанию одной из его бесчисленных жен. Ванну эту устроил один пленный греческий архитектор из Сирмиума, по греческому образцу, и глыбы красного мрамора для нее в течение нескольких лет носили сюда тысячи рабов.

Близ приемного покоя и соединенной с ним спальни Аттилы находились другие здания, жилища его жен, также очень красивой постройки.

Послы, прибывшие рано утром, надеялись в тот же день получить аудиенцию у гуннского царя.

Но их известили, что Аттила выехал из лагеря на охоту в Дунайские болота. Ему заранее доложено было об ожидаемом прибытии посольств, но в ответ он вскочил на неоседланную лошадь и сказал:

– Императоры могут подождать, а я не могу отложить охоту.

Между тем с востока, из страны ругов, по дремучим лесам к гуннскому лагерю тянулся небольшой поезд, состоявший из десяти мужчин и двух женщин, все верхом. Повозки, в которых обыкновенно женщины ездили на большие жертвенные празднества, не могли бы проехать по узким лесным тропинкам, извивавшимся среди густой чащи кустарников и деревьев.