Артур Конан Дойл - Последняя галера

— Печальным утешением может служить мысль, — сказал Магро, — что Рим не удержит захваченного.

— Почему ты говоришь это? Мы идем вниз, Рим же стоит выше всего мира.

— На время, только на время, — серьезно ответил Магро. — Может быть, ты улыбнешься, когда я скажу тебе, почему я знаю это. В той части Оловянных островов, которая выдается в море, жила мудрая женщина-ведунья; я от нее слышал много прорицаний, и все они сбывались. Она ясно предсказала мне падение нашей родины и даже битву, после которой мы теперь возвращаемся. Много странного видел я у дикарей, живущих на западе острова Олова (Великобритании).

— Что же сказала она о Риме?

— Что он падет, падет, как мы, ослабленный своим богатством и своими партиями.

Гиско потер руки.

— Это делает наше падение менее горьким, — сказал он. — Но если мы уже пали, а Рим тоже погибнет, какая страна, в свою очередь, может надеяться сделаться владычицей вод?

— Об этом я тоже спросил ее, Магро, — и подарил ей мой тирский пояс с золотой застежкой в награду за ее ответ. Но, право, я слишком дорого заплатил ей за ее сказку, которая, конечно, должна оказаться ложью, хотя все остальное сбывалось. Она говорит, что в будущие дни ее страна, этот опоясанный туманом остров, где раскрашенные дикари едва умеют перебираться от мыса до мыса на рыбачьих челнах, поднимет трезубец, упавший из рук Карфагена и Рима!

Улыбка, порхавшая над острыми чертами патриция, внезапно замерла, его пальцы сжали руку собеседника. Тот окаменел; его шея вытянулась, его ястребиные глаза устремились к северному горизонту. Там, на прямой синей линии виднелись два перерыва — две низкие черные точки.

— Галеры! — прошептал Гиско.

Весь экипаж тоже заметил суда: все столпились к правому укрепленному борту, все протягивали руки, все говорили. На мгновение печаль поражения исчезла, и радостное жужжание перебегало от одной группы к другой при мысли, что они не одни, что еще кто-то спасся от великого уничтожения.

— Клянусь духом Ваала, — сказал черный Магро, — я не поверил бы, что кто-нибудь может вырваться из такого страшного кольца! Не молодой ли это Гамилькар на «Африке» или Бенава на Синем Сирийском корабле? Мы втроем еще можем составить эскадру и все-таки выступить против врага. Если мы задержим ход галеры, они догонят нас раньше, чем обогнем мол гавани!

Поврежденное судно пошло медленнее; два вновь появившиеся корабля стали скользить скорее. Всего в нескольких милях лежал зеленый мыс и белые дома, окаймлявшие большой африканский город. На материке уже вырисовывалась темная группа ожидающих горожан. Гиско и Магро все еще наблюдали прищуренными глазами за приближавшимися галерами; вдруг коричневый ливиец кормчий, сверкая зубами и с пылающим взглядом, ворвался на корму, протягивая свою длинную руку к северу.

— Римляне, — закричал он, — римляне!

На большое судно опустилось мертвенное молчание. Только плеск воды, да мерные удары весел нарушали тишину…

— Клянусь рогами алтаря божества, кажется, он прав! — вскрикнул старый Гиско. — Смотри, как они, точно соколы, налетают на нас. У них много людей и все весла.

— Простые нераскрашенные доски, — заметил Магро. — Смотри, как они блестят желтыми лучами там, где солнце ударяет в них…

— А ты видишь, что у них там за мачтой? Разве не проклятый перекидной мост, который они употребляют для высадок на неприятельские суда?

— Итак, им досадно, что ушла одна галера, — с горьким смехом сказал Магро. — По их мнению, ни одно судно не должно вернуться к старой матери моря! Прекрасно, лично я согласен. Я считаю, что лучше всего остановить весла и ждать их.

— Эта мысль истинного мужа, — ответил старый Гиско, — но мы вскоре понадобимся нашему городу. Какой выгоды добьемся мы, сделав победу римлян полной? Нет, Магро, пусть рабы гребут так, как они еще никогда не гребли раньше, не ради нашего спасения, а для пользы государства.

Большой красный корабль двинулся вперед, покачиваясь, точно усталый задыхающийся конь, который ищет спасения от преследователей: между тем все быстрее летели, все ближе пододвигались две стройные, ожесточенные галеры, шедшие с севера. Утреннее солнце освещало ряды низких римских шлемов над бортами, уже сияло в серебряной волне, которую острые носы судов бросали на тихую синюю воду. С каждым мгновением галеры подходили все ближе, и продолжительный, высокий вопль римских труб все громче отдавался в ушах карфагенян.

На высоком утесе Мегара столпилось множество горожан, они прибежали из города, услышав, что показались галеры. Теперь все, богатые и бедные, суффеты и плебеи, белые финикиане и черные кабилы стояли и, затаив дыхание, смотрели на зрелище, открывшееся перед ними. В нескольких сотнях футов под их ногами пуническая галера подошла к берегу так близко, что невооруженными глазами они могли видеть кровавые следы битвы, которые рассказывали печальную историю.

Римляне приближались с такой быстротой, что могли отрезать от берега карфагенскую галеру на глазах горожан, и никто из толпы не был в силах поднять руку в защиту своего корабля. Многие плакали от беспомощного горя, некоторые сыпали проклятиями и сжимали кулаки…

Эта разбитая, ползущая галера говорила, что флот Карфагена погиб. Через месяц, два, три, самое большее, армия Рима пододвинется к Карфагену, и как тогда остановят их неопытные в военном искусстве войска?

— Нет, — вскрикнул один из граждан, более полный надежды, чем остальные, — мы все же храбрые люди с оружием в руках.

— Безумец, — сказал другой, разве не такие речи довели нас до гибели? Что такое необученный храбрец перед настоящим солдатом? Когда ты будешь стоять перед римским легионом, который налетает и сметает все, — ты узнаешь эту разницу.

Между тем последний морской бой Карфагена быстро подходил к концу. На глазах горожан две быстрые римские галеры вынеслись вперед по обеим сторонам судна Черного Магро и вступили с ним в схватку. В решительную минуту красная галера забросила искривленные лапы своих крюков на борта неприятельских судов, привлекла их к себе в железном объятии, и ее солдаты стали молотами и кирками пробивать громадные отверстия в подводных частях Карфагенского корабля. Последнюю пуническую галеру не отведут в Остию на радость торжествующего Рима! Она останется в своих собственных водах; и дикая мрачная душа ее морского разбойничьего капитана загорелась при мысли, что его галера не одна погрузится в глубину родного моря…

Римляне слишком поздно поняли человека, с которым имели дело.

Солдаты, наводнившие пунические палубы, почувствовали, что дощатый помост подается и качается под их ногами. Они кинулись к своим судам, — но галера Черного Магро не отпускала их, увлекала вместе с собой, и они погружались, крепко сжатые крючковатыми когтями.