Константин Федин - Костер

— Я никогда не лишал тебя права быть моим сыном, — поспешно и грубо выговорил Пастухов.

Алексей протянул ему руку, но в этот момент почти совершенно одновременно оба они оглянулись назад.

Из-за дерева, очевидно, украдкой и боясь подшуметь, близились к ним, осторожно ступая, трое мужчин, тесно, плечом к плечу, воззрившись на Александра Владимировича. У крайнего, самого высокого, виднелось за спиной ружье. Шагах в пяти они остановились. Высокий неторопливо стянул с плеча погон престарой тульской одностволки, свесил ее через левую руку стволом в землю и — с двойным сухим трик-трак — взвел большой рогатый курок.

Этот высокий человек с охотничьим ружьем был похож на лесного объездчика — в сапогах с голенищами, отвернутыми на коленях, в стародавнем куцем картузе, с лицом, янтарным от веснушек, плоским и круглым, как подсолнух.

В середине стоял, полголовою ниже, цыганской внешности мужичок с выпученными блестяще-черными глазами, кудлатый, в бусинах крупного пота на верхней губе и по надбровьям. Он как-то особенно, по-утиному, тянул вперед свою устрашающую черномазую личину, неподпоясанный, без шапки, точно только что выбежавший откуда-то с огорода.

С другого края всем телом прислонился к черномазому узкогрудый, лет двадцати малый, с подвязанной клетчатым платком щекой. Он запыхался, дышал открытым ртом и с нетерпением сучил в руках смотанную кольцами веревку, будто собираясь ее размотать.

Все трое, уже остановившись, продолжали остро разглядывать Александра Владимировича.

Когда объездчик взвел курок, из-под локтя выглянуло, еще одно создание, которого сначала не видать было за сомкнутыми телами явно воинственных людей.

При появлении их Александр Владимирович смутился, как хорошо воспитанный человек, застигнутый на чем-то непозволительном и шокированный, а услышав, как щелкнул курок, почувствовал неприятное, отчасти болезненное волнение под ложечкой. Но, увидав высунувшееся из-за спины объездчика лицо и угловатое, худое плечико в красном рукаве, он обнаружил, что ощущение под ложечкой утихомирилось так же мгновенно, как возникло: на него глядели неприязненные, но светлые, медовые глаза той самой девочки, которая встретилась ему на лесной" полянке и убежала. Он овладел собой и даже попробовал всепонимающе усмехнуться. Объездчик наклонил голову к девочке и в бок кивнул на Пастухова.

— Вот этот? — спросил он басисто.

— Ага — подтвердила девочка и тоже, но с детски-смелым вызовом кивнула на Пастухова.

— Товарищ командир, — нисколько не повышая своего баса, обратился объездчик к Алексею, — можно на минутку?

Алексей подошел к людям. Они тихо заговорили. Он расстегнул шинель, засунул руку глубоко за борт, шаря в боковом кармане, обернулся, громко позвал:

— Папа!

Странно смешались в этот миг два чувства Александра Владимировича — жгучей силы счастливое чувство, что с момента встречи сын назвал его первый раз так, как звал всегда до бессмысленного разрыва, и чувство нетерпеливо вспыхнувшего любопытства — как же теперь будут вести себя эти люди в развязке атаки на его особу.

Улыбаясь глазами и выступая даже сановитее, чем в торжественных обстоятельствах жизни, он приблизился к сыну.

— Дай, пожалуйста, твой документ, — ровным тоном сказал Алексей, — они хотят проверить.

Пастухов вынул замшевый бумажник, достал паспорт и не просто дал, а вручил его сыну, подняв на приличную высоту и медленно приспустив. Он как будто и не глядел в это время на жадно интересовавших его людей, однако чутьем угадывал их малейшие движения.

Объездчик, получив и развернув документы Александра Владимировича и Алеши, сличал их с мешкотным и, видно, нелегким вниманием.

— Теперь верите, что это отец? — спросил Алексей.

Ему никто не ответил.

Пока все это длилось, строй разомкнулся — черномазый и за ним парень с подвязанной щекой с обеих сторон объездчика силились вчитаться в бумаги, впрочем покашиваясь сторожко на проверяемую личность. Девочка отступила шага на два и смотрела на Пастухова сердитым взором исподлобья, который он запомнил с повстречанья в лесу.

Его глаза нежданно-ласково повеселели.

— А башмаки-то, поди, потеряла со страху? — насмешливо спросил он.

Она только больше насупилась.

— Фамилии одинакие, — как видно, на самой низкой ноте заключил свое исследование объездчик, — по отечеству товарищ командир получается тоже сродственный.

Он подумал и не очень охотно вернул документы Алексею.

— Курочек самопала не пора опустить? — деликатнейше сказал Пастухов, и от этого вопрос прозвучал весьма ядовито.

— Не опасайтесь. Привычные, — отозвался объездчик и будто еще неохотнее обхватил большим пальцем рогульку курка и тронул спуск.

— Веревкой думали меня скручивать? — построже, но по-прежнему ехидно спросил Пастухов.

Черномазый неожиданно рассыпчато засмеялся, показывая белые нестройные зубы и сквозь смех растягивая слова:

— Да-ть, мы что же!.. Порядок! По лесу там ноне какая сволочь не шмыряет!..

Смеясь, он больше напоминал цыгана — ему только недоставало серьги в ухо. Подвязанный малый с достоинством поправил на себе кепочку, переложил веревку из одной руки в другою, потом зажал моток под мышкой. Он, кажется, был обижен.

Александру Владимировичу становилось веселее, происшествие отвлекло его от сына, но, взглянув на него, он удивился, как серьезно и терпеливо выражение его вдумчивого лица; он; наверно, считал естественным и необходимым все, что тут — по мнению отца — нелепо и смешно случилось.

Из дома, вышла немолодая женщина и, озабоченно всматриваясь, направилась к людям.

— Что здесь такое? — по-хозяйски спрашивала она, отряхивая друг о дружку ладони и вытирая их о перехваченную в талии, как передник, загрязненную какую-то скатерть. — Ты что, Настюша? Что, Елизар? — обращалась она к девочке и объездчику. — А вы куда провалились, — сказала она другим, — ступайте, сверху надо сносить ящики, сейчас приедут машины.

Она лишь мельком глянула на Алексея, проговорив, что он, кажется, сейчас был с товарищами в музее, и пристально посмотрела на Пастухова. Вдруг, потеряв распорядительный свой вид занятого человека и сбавив голос, она спросила:

— Простите, а вы… Вы, кажется, я не ошибаюсь, вы не… Вы товарищ Пастухов? Я…

— Да, — ответил он с полупоклоном.

— Ну да, по карточке, по фотографии… Вы извините, запамятовала ваше имя-отчество…

Он назвался с приятной улыбкой. Ее рука дернулась, но она не подала ее, а снова принялась тереть ладонью о скатерть.

Извините, у нас такая пыль, и мы всю ночь… А вы, наверно, к нам? В музей? Ах, знаете… Да вы, наверно, знаете!.. У нас сейчас, вы понимаете… Да вот они вам, наверно, сказали, — поглядела она на Алексея, — они только что были, видали… Ах, знаете, ужасно! Приходят, все равно будто прощаться…