Юзеф Крашевский - Осторожнее с огнем

— Конечно, вашу вражду к моему отцу?

— Вражду? Нет — ненависть, жажду мщения, отвращение!

— Что же я скажу на это? Не думаю, однако ж, что бы мой отец, будучи истинным христианином, мог сохранять ненависть в сердце и жажду мщения.

— Я погубил его.

— Но отец мой вовсе не погиб.

— Я довел его до нищеты.

— У отца есть довольно для себя и для меня — больше нам не нужно. Что же касается до участия вашего в разорении моего отца, то восхваляться этим неблагородно. Притом же отец мой обеднел не по вашей милости, но от пожертвований, которыми может гордиться.

— Мы ненавидим друг друга. Это дом моих родных, дом особы, вверенной моей опеке, и я не желаю терпеть здесь ваше присутствие.

Говоря это, он застучал палкой, и думая, что устрашил молодого человека, приблизился на полшага к нему.

— Я приехал по приглашению Старостины, и мне кажется, никто кроме нее не имеет права удалить меня отсюда. И потому я остаюсь.

— Остаетесь?

Председатель бледнел, стучал палкой и дрожал от гнева.

— И я не имею права удалить вас отсюда?

— Кажется, что так.

— Один из нас должен, однако ж, удалиться.

— Предоставляю это вам, но я останусь до тех пор, пока мне угодно.

— Милостивый государь! Вы употребляете во зло мое терпение.

— Господин председатель! Вы забываетесь против тех, у кого вы находитесь, забываетесь против самого себя.

— Вы меня учите?

— Только предостерегаю.

— Говорю еще раз — я не хочу, чтобы вы здесь бывали!

— Согласен, если только Старостина повторит мне это.

Председатель пришел в бешенство и быстро отправился в сад, прихрамывая. Ян возвратился на балкон не без следов волнения на лице. Юлия, не слыша всего разговора, но догадываясь о его содержании, с трепетом разливала чай. Увидев Яна, она взглянула на него, но как взглянула! За один подобный взгляд можно вытерпеть вечные муки ада. Старостина, чувствуя себя немного нездоровой, удалилась в свою комнату, а подкоморная вышла на балкон к чаю.

Председатель бегал по саду, хромая и сгрызая остатки черных и желтых зубов своих.

Ян, словно после битвы, отдыхал в хаосе мыслей; все, что сбылось с ним, казалось ему какой-то грезой. Не мог он принудить себя улыбнуться, вмешаться в разговор, в общество; был как убитый. Только взор Юлии постепенно оживлял его.

— Что же мне делать? — говорил он сам себе. — Оставить этот дом? Ее? Отказаться? Не могу — уже поздно. Но что в будущем! Что за мучения! Сколько надо вытерпеть! Все для нее… Достанет ли у меня силы?..

— Подвигайтесь к столу, — сказала ему Юлия — не хмурьтесь! Разве хорошо быть грустным между нами?

— Грусть — непрошеный и неожиданный гость, который приходит и занимает место там, где его меньше всего ожидают.

— Не принимать его!

— Бедные гости! — шепнул Ян, придвигаясь к столику. — Их выгоняют, а им так бы хотелось остаться.

Одна только Юлия слышала эту фразу, сказанную вполголоса и не смогла ответить на нее. Подкоморная вмешалась в разговор и начала расспрашивать Яна об отце, хотя близком соседе, но которого она никогда не видала. Сын с любовью очертил спокойный быт старика, который, ни о чем не жалея, трудился с молитвой, утешал других и ожидал смерти, как желанной минуты соединения с давно утраченным другом.

Слезы навернулись ему на глаза. Юлия их не заметила, но не скрылись они от Марии, и у ней также две слезы блеснули на ресницах.

Ян видел эти слезы сочувствия, и что-то встревожило его сердце, снова непонятное чувство влекло его к Марии. Но это продолжалось недолго: на него смотрела Юлия.

Завязался общий разговор.

— Вы мне позволите еще приехать? — спросил Ян у Юлии, пользуясь шумом.

— Я же сама вас приглашала. Притворство не в моем характере — я искренна.

— А председатель?

— Мы можем не обращать внимания на его странности.

— Значит, приезжать?

— Когда вы оставляете наши края? — громко спросила Юлия.

— Не знаю еще сам… Неужели и вы меня удаляете? — спросил он тише.

— Я хотела уговорить вас остаться у отца, которого вы так любите.

— Есть у меня еще и другие обязанности.

— Жаль, — вмешалась подкоморная, — мы рассчитывали на вас, как на танцора!

— Я мало танцую.

— В самом деле?

— А кто не танцует, какая же в нем польза в обществе молодежи?

— Известно, — отвечала Юлия, — держит шаль, стережет кресла, флаконы.

— На последнее охотно соглашаюсь.

— А обладаете ли вы необходимыми для этого качествами: терпением, твердостью и мужеством?

— Это добродетели, которым я старался прилежно выучиться.

— Терпение? — сказала Юлия.

— Пусть испытают меня.

— Твердость?

— То же долгое терпение.

— Мужество?

— Есть многое, чего я боюсь.

— Например?

— О, многовато! Долго бы считать было.

— Первое?

— Людской ненависти.

— А терпенье?

— Пособит ли?

— Терпенье и мужество ходят рука об руку с кротостью, которая означает силу.

— Прекрасно вы говорите. Хороший учитель часто может внушить добродетели, которых человек не имеет.

Эта часть разговора была уже тише, потому что подкоморная начала что-то о бале, а Ян с Юлией продолжали беседовать, не будучи подслушанными.

— Хотите быть моим наставником? — спросил Ян тихо.

— C'est selon; прежде я должна знать качества моего ученика.

— Неограниченное повиновение, безусловная вера в учителя и что-то еще больше.

— Что же больше?

— Боюсь сказать.

— О, значит, вы немужественны.

— Я же признался, что боюсь некоторых обстоятельств.

— Но разве что-нибудь страшное?

— Вы догадаетесь.

— Я очень недогадлива.

Разговор этот прервала подкоморная, спросив Юлию, обратила ли она внимание на платье стряпчихи, подобранное под цвет мужниного мундира.

— А между тем стряпчиха, — прибавила она, — кружит головы всем чиновникам особых поручений.

Ян, чувствуя себя не в состоянии оставаться долее, взял фуражку и попрощался, прося Юлию извинить его перед Старостиной. Последний взор Юлии уничтожил молодого человека.

Мария не смела даже поднять глаз на него.

Вскоре раздался топот лошади. Председатель, ходивший недалеко, показался из-за деревьев и поспешил на балкон. Здесь он сел возле Юлии, налил себе чаю и, обводя вокруг гневными взорами, молча ел и пил с жадностью.

Окончив это занятие, он посмотрел на часы и сделал гримасу.

— А Старостина? — спросил он.

— Отдыхает, немного нездорова.

— Мне надо с ней видеться.

— Сомневаюсь, чтобы теперь было можно.

— Подожду.

Разговор прекратился, и даже болтливая подкоморная не смела продолжать его в присутствии ледовитого председателя. Только девушки шептались между собою. Раздался колокольчик у Старостины. Юлия побежала к ней и скоро возвратилась.