Лев Жданов - Крушение богов

— Да, дитя мое…

— Да что ты? Могу ли я учить, когда сама еще почти что ничему не научилась? Здесь, с молодежью, я беседую порою, как умею… Но с кафедры… учить людей, которые мудрее и старше меня?! Они придут и будут ждать, чтобы я указала им пути жизни… отогнала от них сомненья… Нет, на это у меня не хватит сил!

— Верь не себе, Гипатия! Поверь старому мудрецу наставнику, Плотину… и мне… и всем, кто тебя знает. Ты сумеешь делать то, что предлагает наставник. Если женщина должна быть скромной… то мудрая — должна знать, кому можно верить!.. Молчишь? Не отвечаешь?..

— Что ж… верно, вы правы! Я согласна. Скажи наставнику, что я до глубины души растрогана… и благодарна!

— Вот… это — лучше всего. Иду, сейчас скажу. Оя будет рад.

На поцелуй отца дочь ответила долгим поцелуем…

— А вот Пэмантий идет опять сюда. Смотри, Гипатия! Отчего так скоро окончил ты работу, друг Пэмантий?

— Плотин сам хотел побеседовать с учениками. Я и поспешил докончить спор с Гипатией…

— Все вы спорите! Непримиримые… друзья… Ха-ха!.. Ну, дочка, я иду… скажу Плотину твой ответ. Да хранят вас боги!

— Какой ответ, Гипатия? Скажи, если это не тайна. — невольно задал вопрос Пэмантий, проводив взором Феона.

— Плотин зовет меня преподавать в Гимназии… и я дала согласье…

— Вот радостная новость. Я слышал от Плотина… и только сомневался…

— В чем? Подойду ли я к такому делу трудному? Ты возразил?

— О нет… напротив…

— А мне сказали, ты порицал меня…

— Я? Да есть ли кафедра, которой ты не была бы достойна, Гипатия? Тебе налгали на меня…

— Вот как? Ты то же самое сейчас сказал, что я от Кельсия сегодня слышала. Ты заметил, верно, меня он очень любит…

— Может быть… не знаю… Тебе это виднее, девушка.

— И очень заметно. Он никогда со мною не спорит… старается угодить.

— Знаешь, Гипатия, — помолчав, глухо заговорил Пэмантий, — когда я мальчиком ловил синичек сизо-перых, силки в траве расставлю, бывало, и лежу, затаив дыханье, чтобы не вспугнуть добычу… А потом, в палестре, вступая в единоборство с лучшим другом, который вдвое был сильнее меня, я наносил ему удары без пощады, не уступая ни на пядь, хотя и знал заранее, что победа будет за ним.

— Недурно придуман ответ. Но, поверь, Пэмантий, и самый хитрый птицелов меня не поймает в силки угодливости.

— Я не о тебе и думал, Гипатия. А Кельсий?.. Что ж? Он — честен, недурен собою. Патриций, молод и богат. Его я ни в чем не могу упрекнуть плохом. Он — не хуже остальной молодежи…

— А как по-твоему?.. Другие — плохи?..

— Не спрашивай. Вообще, я презираю людей. Да и себя самого, заодно!

— Всех людей? Целый мир?..

— Почти что так.

— За что же? Помилуй!

— За что? За лживость… за безволие. Я слишком много испытал… и слишком глубоко изведал эту жизнь… Как думаешь, легко мне было уйти от жизни в молодые годы и погрузиться в сухие выкладки математики?.. Жить — для вычислений, мне совершенно не дающих счастья?

— Ты был несчастлив в жизни… в любви?..

— Я и теперь глубоко несчастен… И, что всего тяжелее, — не верю в счастье на земле… Я ищу истины… а кругом — обман и притворство… Семья моя, отец и мать? Нет, лучше и не вспоминать о них. Семья патрициев, которые не знают пределов для страстей… для самых грязных и диких желаний… И, что всего больнее, — они позабывали часто, что я живу на свете, их дитя родное… А я их любил горячо.

— Понимаю. Говори… я слушаю.

— Потом… я стал юношею… явились страсти… Кого я любил, те были недоступны для меня… они были слишком прекрасны, чисты. Они уже любили и были любимы. А те, кого я… покупал… или имел случайно? Прости, я лучше замолчу…

— Нет, говори, прошу тебя. Ведь мне уже двадцать пятый год. Я не девочка. Я медицину изучала с тобою вместе. Говори!

— Не изведав настоящей, сильной любви, я захотел власти, богатства. Я утроил… учетверил наследство, которое получил от отца. Торг — чудесная игра. Квит или вдвое! Мне сразу повезло. Одним из первых богачей считаюсь я в Александрии.

— Вот как? А я и не подозревала. Ты так скромен с виду. Но продолжай.

— Да нечего уж больше и говорить. Безумная жажда чистой любви, бурные желания потрясали меня. А женщины?.. Как они пылко ласкали… как были нежны. Как радовались моим богатым подаркам! И я, одарив каждую, уходил с отвращением… И вот решил погрузиться в науки.

— Тут ты нашел свою цель, надеюсь?

— Цель?.. Нет. Это — было средство, чтобы забыться, отогнать тоску неудовлетворенности жизнью. Я не хочу притворяться. Главная цель моей жизни — любить и быть любимым. Я по природе не искатель высшей правды. Я — человек, такой же, как и все. А без любви — для людей нет полного счастья.

— Неужели же так трудно было найти тебе подходящую подругу?.. Здесь, где с целого света собраны красавицы лучших родов…

— Да, здесь! Случалось, что меня любили горячо, так, не из выгоды. Но я… я долго не умел любить тех, кто мне попадался в жизни. Или в подруге находил что-то… ломавшее мою любовь. Либо я ей становился чужим… после таких чудных снов наяву, какие мы видели с нею вместе. Значит, или я должен измениться… или женщины еще не те, каких я могу любить по-настоящему… на всю жизнь?..

— Как ты страдаешь, Пэмантий. Но… если бы тебе встретилась, наконец, женщина, способная понять, оценить твои стремленья?.. Неужели ты не мог бы полюбить больше никого?.. По-настоящему?..

— Я не сумел бы?! Подумать больно, как бы я ее любил! Себя отдам на муки ради нее! В ней слились бы все радости моей жизни. Воображаю: вот она говорит к толпе. Ей чутко внимают люди… готовы понести ее на плечах в Пантеон. А я — тут же… Ловлю ее речи, движения рук… Потом — мы дома, вдвоем… и здесь — она только моя. Только со мною! Какое счастье!

Пэмантий, задыхаясь, умолк, как будто у него не стало звука.

— Значит… ты нашел такую избранницу?

— Она — не для меня…

— Ты так думаешь?..

— Я не думаю, а знаю. Если бы даже она сама мне шепнула, что любит, — я бы отошел безмолвно.

— Но почему?

— Я… я совсем уже немолод… И девушки-богини не стою.

— Ты любовь переплетаешь с какими-то торговыми расчетами, Пэмантий.

— Недаром я был купцом. Но я честно вел торг! Чего не мог оплатить сполна, того я не касался.

— И даже готов оттолкнуть от себя свое счастье?

— Я боюсь погубить чужое счастье… не смею воровать его. Женщина способна пожалеть… увлечься… и потом, узнав меня хорошо, станет страдать от сделанной ошибки. Этого я не допущу никогда! Если бы жизнь моя зависела от одного слова… я скажу: нет! И отойду. И спокойно умру.

— Ты — любишь? Говори…

— Нет. Что ты?.. Нет…

— Ты сам проговорился! Скажи, меня ты уважаешь?..

— От всей души!

— Так… Друг мой, Пэмантий. Скажи… я хочу знать: чей образ ты рисовал передо мною так восторженно? Я хочу услышать… если бы ты даже мне признался в страсти… Молчишь? Ну так слушай. Ты мне раскрыл себя. И я перед тобою раскрыться бы хотела. Желаешь слушать?