Юрий Сергеев - Княжий остров

— Кутью станем исти, — промолвил старик, — молодая жито первого снопа.

Когда рожь духовито упрела, он набрал кутьи в глиняную расписную миску с тремя ручками и заправил еду свежим медком. По душе пришлась голодным беглецам эта стародавняя пища. Снятый с огня горшок остывал рядом, лупил черные глазницы и пугал своей закопченной головой.

Костер еще дымил на вольном воздухе, и тут откуда ни возьмись нагрянул с неба самолет. Прошелся он низко с диким ревом, летчик приметил дым и пошел на разворот, порушив трапезу.

— Бежим в лес, деда! Счас саданет из пулеметов!

— Серафим мя звать, — спокойно промолвил старик, — богопроклятый ворог се место стрелить не можно и убиваху!

— Опять нас засекли, — проворчал Окаемов, — вот найдут стлань через трясину и объявятся, теперь жди, надо уходить…

— Ходу иного нету, — печально проговорил Серафим, — токмо в редкие зимы исть великаго и лютого хладу. Дебрь Княжецкого острова неприступна миру… Многая окаянные отступиша сей свиреподушный умысел, потонуша живот своя в хляби.

— Мы на острове? — проговорил Окаемов и покачал головой. — Час от часу не легче. Что ж, примем бой… И бысть сеча зла…

Опять наплывал рев самолета, и люди опрометью кинулись под защиту дуба. Егор насильно прихватил с собой старца за рукав. Серафим как-то устало и непонимающе взглянул на него и усмехнулся в бороду. Нехотя дал себя увести и отстранил его руку. Тяжелый град пуль стеганул поляну, с дуба осыпались мелкие ветки и битая листва. Серафим вдруг огневленно вскрикнул и кинулся на свое поле.

— Куда-а! — предостерег Окаемов. — Убьют!

Но старец не слышал. Он встал меж снопов и вскинул руки, громко творя молитву Небу. Оттуда падал на него самолет.

Обер-лейтенант Зигфрид был зол и спокоен. Ему, боевому офицеру, получившему Железный крест за бои в Испании из рук самого Геринга, залетный майор абвера из Берлина сделал разнос и приказал любой ценой найти или уничтожить каких-то жалких диверсантов. Гоняться на штурмовике за никчемной целью Зигфрид считал глупостью и личным оскорблением. И вот он их нашел. Видел, как зайцами скаканули от костра и затаились под деревом. Надо только выпугнуть их оттуда и положить из пулеметов. Сообщать по рации, как приказал майор, он не стал нарочно, помня обиду и спесь холеного контрразведчика. Зигфрид увидел белоголового старика, выскочившего на поле, и решил начать охоту с него. Все ближе лицо этого сумасшедшего смертника, машущего руками в прицеле. Летчик плавно нажал спуск и увидел, как две борозды взвихрились рядом со старцем, а тот все тянулся к небу, словно надумал взлететь… Зигфрид набрал высоту, и снова с воем и дрожью самолет заскользил в пике. И опять пули прошли мимо не страшащегося их человека. Летчик взбесился и пошел в атаку. Это глупое бесстрашие задело самолюбие аса и снайпера, за которого его по праву чтили в полку. Самолет трепетал и все набирал скорость, и вдруг Зигфрида охватил мистический ужас. Он увидел глаза старика прямо в прицеле. Чудились они огромными и огненными, дикая сила подкинула самолет или сам дернул на себя ручку, летчик так и не осознал, опомнился только при наборе высоты, не успев выстрелить.

— Майн Готт! — прорычал в бешенстве Зигфрид и еще больше налился злобой.

Он напрочь забыл о диверсантах и приказе майора. Главным для него стала жизнь этого неуязвимого русского. Зигфрид скрипнул зубами и снова пошел в пике, решив на этот раз сбросить бомбы, если промажет из пулеметов. Земля неслась в прицел зеленым кружевом деревьев и золотой стерней поля. Вот снова глаза и руки. Они ворожили… звали. И опять огонь понесся встречь Зигфриду, и швырнуло самолет. Летчик заорал, ослепленный и всего-то на миг потерял контроль над собой.

Егор вырвал винтовку у сержанта и лихорадочно целился по кабине, но выстрелить не успел. Он увидел, как плоскость штурмовика отлетела и хряпнула в кронах деревьев, самолет закувыркался и врезался за полем в склон кургана. Мощный взрыв потряс Княжий остров. Черный султан земли вознесся выше дубравы, комья осыпались с неба.

Серафим все так же стыл на месте с воздетыми руками к заволочи огромной тучи, скрывающей солнце. Скоро ударила страшная гроза с ливнем, а он все стоял, и люди цепенели под дубом в нерешительности.

Окаемов первым опомнился, с дрожью в голосе трижды промолвил:

— Волховик… Волховик… Волховик…

Ни Быков, ни Селянинов не поняли этого слова и возбуждения Ильи. Они привели мокрого и безучастного старца. Егор поразился его спокойствию. Только квелая улыбка блуждала на устах Серафима. Сверкали молнии, лил дождь, а в глазах старца почудились Быкову застывшие всполохи огня, такая ярая и живая сила, что им завладел страх…

Серафим оперся руками о ствол дуба и благостно коснулся его челом. Всклекотал сокол над их головами, застил крылами от дождя матерых птенцов.

Егор и сержант увели старца в похилившуюся и вросшую в землю избушку, рубленную из толстых дубовых кряжей с давно истлевшей корой. Серафим безвольно покорился, весь обмяк и обессилел. Скинул с их помощью мокрую одежду и завернулся худым голым телом в овечий тулуп. Сразу улегся на застланные тряпичным ковром нары и притих, отвернувшись к стенке. Егор оглядел диковинную обитель. У входа жалась низенькая, из битой глины печь с закопченным подом. По стенам развешаны во множестве духовитые пуки целебных кореньев и трав. У печи сиротился самокованый тяжелый топор из сизого железа на долгой ручке, а в переднем углу скромная божница, меркло проглядывался большой крест и восковая свеча пред ним.

Тусклый сумрак непогоды лился через отворенную дверь, и Егор не мог разглядеть всего убранства жилья, но крест притягивал глаза своей незнакомой формой. Быков послал Николая за дровами: чтобы разжечь печурку и согреть старца, а сам чиркнул спичкой и запалил свечу. Взял в руки массивный серебряный крест. На нем стоял в полный рост какой-то неведомый Бог с раскинутыми руками. Но он не был распятым… Одной дланью дарил колос, а второй турий рог. От шеи вниз, до пояса Бога, врезан обнаженный человек с бородой, под его же ногами выбита поясная фигура третьего. Низ креста окаймляла ящерица с открытым зевом. В самом верху косо пробита дырка с обтертыми краями. Егор подивился в мыслях: «Что же за богатырь носил полупудовую тяжесть на гайтане?» И осторожно водрузил его на божницу. В колеблющемся пламени свечи лики всех трех богов словно ожили: приблизилось едва приметное колыхание, казались они непривычно-земными, не когтили душу страхом, а ластили ее добром. И тут Быков увидел приставленные к нарам гусли из темного, посеченного шашелем дерева. Рука сама потянулась и ощутила удивительную легкость их. Гусли были изукрашены причудливой резьбой: пять струн тихо отозвались на прикосновение пальцев. Крылатые волки гнали лося, соколы били зайцев и птиц, на самом верху узнаваемо вырезана медвежья голова с разинутым зевом, а отверстие внутрь темнело формой лебедя. Егор старался прочесть полустертую надпись на тыльной стороне гуслей, когда зашел Окаемов, да так и встал на пороге, увидев…