Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

Вольфганг хотел швырнуть деньги ей в лицо, но он в них очень нуждался. Мама совсем расхворалась. И он поспешил домой – теперь, по крайней мере, можно заплатить лекарю или хотя бы сделать Маме кровопускание.

Мама по-прежнему отказывалась от лекаря.

– Теперь уж вы не сможете ссылаться на то, будто лекарь нам не по средствам, – сказал Вольфганг, но Мама ответила: – Я не доверяю французским лекарям, – хотя с каждым днем она чувствовала себя, несмотря на установившуюся в июне теплую погоду, все хуже. Она верила в лекарства Леопольда – до сих пор эти средства помогали им от всех болезней и на этот раз поставят ее на ноги. В последующие дни состояние ее не улучшилось, и она, наконец, согласилась на кровопускание. После этого ей полегчало. Мама смогла подняться с постели, и Рааф, регулярно их навещавший, даже повел ее гулять в Люксембургский сад. Прогулка доставила Анне Марии большое удовольствие, но очень утомила. У Вольфганга появилась надежда, что Мама сможет присутствовать на первом исполнении симфонии, написанной им для Легро.

Каково же было его разочарование, когда в день концерта Анна Мария вдруг сказала:

– Я недостаточно хорошо себя чувствую, чтобы пойти на концерт, хотя кровопускание сильно помогло. Смотри не пиши Папе о моем недомогании, не огорчай его понапрасну.

– Не напишу при одном условии: если вы позволите вызвать лекаря, как только вам снова станет хуже.

Мама заколебалась, но, взглянув на взволнованное и решительное лицо сына, кивнула в знак согласия.

– Папа успокоится, узнав, что вам пустили кровь. Он в это верит.

– А ты разве нет, Вольфганг? Он пожал плечами.

– Если помогает, то верю. Папу позабавит мое сообщение о смерти Вольтера. Послушайте, что я написал.

Вольфганг прочел:

«Безбожный мошенник Вольтер подох 30 мая, как паршивая собака».

– Почему ты так его не любишь? Ведь с другими вероотступниками ты в дружеских отношениях. С Шахтнером, например, Вендлингом, Гриммом. И они тебе немало добра сделали.

– Его обожает Колоредо.

– Но, говорят, Вольтер умер, примирившись с церковью. Вольфганг, если что-нибудь случится со мной, прошу тебя соблюсти все, что положено по обряду.

– С вами ничего не должно случиться, Мама.

Пришел Рааф. Он согласился с Вольфгангом, что вид у госпожи Моцарт после кровопускания стал намного лучше, и добавил:

– Как только симфония вашего сына получит всеобщее признание, вы забудете обо всех своих недугах.

– На это я не возлагаю больших надежд, – сказал Вольфганг. – Французов обескураживает моя музыка. Они не знают, как ее воспринимать.

Мама с гордостью сказала:

– Твоя новая симфония ре мажор написана с большим мастерством, а ведь ты уже сколько лет не сочинял симфоний.

– Я убежден, она произведет благоприятное впечатление, – заметил Рааф.

– Это не так уж важно, – с усмешкой сказал Вольфганг. – И что они подумают, тоже не важно. Мне все равно, понравится симфония или нет. Но начал я ее все же в парижском стиле, с их излюбленного premier coup d'ar-chet [15], энергично и в унисон, будто это такое уж достижение. Ну и потеха!

Однако, сидя в Швейцарском зале дворца Тюильри и ожидая начала исполнения своей симфонии – первой, написанной им за четыре года, – Вольфганг, несмотря на все презрение к французской музыке, волновался. Не слишком ли надолго забросил он эту музыкальную форму? А может, зря он использовал в своей новой симфонии парижский стиль? Раздались аккорды первой части, и Вольфганг подумал, что оркестр оставляет желать лучшего. Но вступление задумано им правильно: французы привыкли к мощным, стремительным началам.

Никто из оркестрантов не заметил, казалось, что первая скрипка сбилась с такта, и Вольфганг вскочил и хотел было кинуться в оркестр исправить ошибку, но Рааф удержал его, прошептав:

– Боже упаси, Моцарт, такая выходка может стоить вам жизни, неужели вы не понимаете, что рискуете провалить симфонию?

Тем временем первая скрипка нагнала инструменты, которые ей полагалось вести за собой, и Вольфганг понемногу успокоился.

Пассаж в середине второй части вызвал бурю аплодисментов, но Вольфганг не удивился – он и писал его с расчетом на публику.

Медленная и серьезная вторая часть так и светилась поэтичностью и изяществом, а слушатели восприняли ее без всякого энтузиазма.

Однако, как только раздалось forte динамичной третьей части, слушатели стали восторженно аплодировать и кричать: «Брависсимо!» – и так продолжалось до самого конца.

Легро с королевским вензелем на камзоле подошел к Вольфгангу и сказал:

– Это самая чудесная из всех написанных для меня симфоний, – однако остаток обещанных денег Вольфгангу не отдал, а вместо этого представил его Пиччинни.

Гримм и госпожа д'Эпинэ тоже поздравили его, и Пиччинни сказал:

– Мы встречались прежде, синьор Моцарт, в Италии, вы были тогда ребенком.

Вольфганг чувствовал себя подавленным. Первым номером программы шла увертюра к онере Пиччинни – все тот же затасканный, развлекательный мотивчик, с отвращением подумал Вольфганг, и, несмотря на это, Пиччинни – любимец Парижа. Что обходится Парижу дороже – музыка Пиччинни или расточительство Марии Антуанетты? Но Гримм не спускал с него глаз, поэтому Вольфганг поклонился Пиччинни и вежливо заметил:

– Я счастлив вновь встретиться с вами, маэстро.

– Ваша симфония интересна. Намерены ли вы писать здесь оперу?

– Мне предложили. Вы считаете, такое предложение стоит принять?

– Разве угадаешь, синьор! – Пиччинни вскинул руки, изображая отчаяние. – Я ехал в Париж не затем, чтобы соперничать с кем бы то ни было, и меньше всего – с кавалером Глюком, музыкой которого восхищаюсь, но теперь нас считают злейшими врагами. Хотя музыка моя так же далека от его, как и от вашей.

– Главное, чтобы музыка пользовалась успехом у публики, остальное не имеет значения, – сказал Вольфганг.

Пиччинни вспыхнул, восприняв это как оскорбление. По лицу Гримма Вольфганг увидел, что его покоробило подобное замечание, и поспешно добавил:

– Синьор Пиччинни, я убежден, ваши оперы вполне заслуживают всех расточаемых им похвал.

Гримм благожелательно улыбнулся, а Пиччинни произнес:

– Вы очень великодушны, синьор.

– Нисколько, маэстро. Вы знаете свое дело так же, как я свое.

Когда Вольфганг собрался было покинуть их, госпожа д'Эпинэ спросила:

– Как поживает госпожа Моцарт? Мы слышали, она сильно болела. Если понадобится наша помощь, мы к вашим услугам.

– Благодарю вас, сегодня ей лучше. – Вольфганг откланялся и ушел.

Но, вернувшись домой, он увидел, что Маме стало хуже. На этот раз Вольфганг по-настоящему встревожился. Он рассказал, с каким восторгом была встречена симфония, но Анна Мария слушала его без внимания. Неужели Маме не интересно? Он напел несколько тактов симфонии, а она показала на свой живот и прошептала: