Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

– Никто из нас не болел оспой. Просто Вольферль сильно переутомился.

– А я болел оспой, – спокойно сказал Гайдн, указывая на едва заметные рябинки на щеках. – И мой брат Иосиф тоже болел. И вот выздоровели.

Глупо делать такие признания, подумал Леопольд, что там ни говори, а болезнь оставляла страшную отметину на всю жизнь: очень часто люди, изуродованные оспой, запирались до конца дней в монастырях.

Квартет Гайдна был сыгран, а Вольферлю казалось, что воздух все еще полнится несыгранными звуками и созвучиями. Только не знал, как ему выразить это чувство. Звуки выстраивались в стройную процессию, и ему страстно хотелось записать их, чтобы и другие могли услышать. Нужно записать непременно. Неужели никто, даже Папа, не слышит витающей вокруг музыки?

Он тотчас же запишет эти звуки, иначе они бесследно исчезнут. В голове звучали и гайдновские мелодии, легкие и грациозные, с трогательной нежностью перекликающиеся между собой, – их тоже необходимо было сохранить в памяти. Папа должен понять его, по если и не поймет, все равно он непременно точно запишет все мелодии и Гайдна и свои. Гости обсуждали предстоящий концерт, а Вольферль мечтал о мере и чернилах. Сейчас это было для него самым важным.

Леопольд остался доволен сонатой для клавесина, сочиненной Вольферлем. Ему понравились се стройность и ясность; однако оп досадовал, что в музыке явственно слышался Михаэль Гайдн, хотя, признаться, Вольферль проявил хороший вкус в выборе объекта для подражания. Произведении Гайдна отличались изяществом и выразительностью, недоступными даже Эберлину. Но досада не проходила – в музыке сонаты не было ничего от самого Леопольда. Он не позволит Вольферлю играть ее перед архиепископом. Как бы его светлость не заметил влияния Михаэля Гайдна.

Торжественный концерт состоялся в Конференцзале. Один внутренний голос шептал Леопольду, что это говорит о признании их венских триумфов, другой напоминал, что день рождения его светлости является как-никак событием государственной важности.

Так или иначе, Леопольд был доволен выбором зала. Его восхищал Конференцзал, особенно подходящий для музыкальных вечеров. Это был лучший зал Резиденции, превышавший размерами Рыцарский зал и почти квадратный, что, по мнению Леопольда, было идеально с точки зрения акустики; белые стены зала украшала лепка, пол был паркетный из орехового дерева, а входом служила высокая арка из унтерсбергского мрамора, изваянная в 1519 году.

Правда, после Шенбрунна зал уже не производил на Леопольда прежнего впечатления. Остальные члены семьи, видимо, испытывают то же чувство. Анна Мария и Наннерль были совершенно спокойны, а Вольферль держался увереннее обычного. И все же событие было огромной важности; в зале собрались придворные, а, возвещая появление его светлости, герольд перечислил все пышные титулы архиепископа.

Перед началом концерта архиепископ знаком подозвал к себе Моцарта.

– Ну как поживает наш юный талант, – спросил он, – Совсем оправился после болезни?

– Вольфганг прекрасно себя чувствует, ваша светлость.

– А что у него было?

– Ревматизм, ваша светлость.

– Мне говорили, скарлатина.

– Если и скарлатина, то в очень легкой форме, ваша светлость. Вот императрицу, да хранит ее господь, постигла настоящая беда. Эрцгерцогиня Иоганна, которая так любезно водила Вольфганга за руку по детским покоям дворца, скончалась в декабре совсем в юном возрасте.

– Императрица принимала вас несколько раз?

– Три раза, ваша светлость. Она весьма благоволила к Вольфгангу.

– Мне говорили, ей очень понравилась игра мальчика.

– Вы очень добры, ваша светлость, – смиренно поблагодарил Леопольд. Может быть, место капельмейстера еще не потеряно! – Во славу Зальцбурга мы не щадили сил. И Вольфганг всем понравился.

– Не сомневаюсь.

Уж не кроется ли насмешка в словах архиепископа, подумал Леопольд, но лицо его светлости было непроницаемо.

– Ваша светлость, – сказал Леопольд, – мы искренно благодарны вам за милостивое разрешение показать миру, на что способен Зальцбург в области музыки, мы сделали все от нас зависящее, чтобы преуспеть в этом.

Шраттенбах, проводивший в Зальцбурге строжайшую экономию, подумал, что, за исключением аристократов, Моцарты одеты лучше всех. Надо будет пересмотреть жалованье музыканта, решил он, слишком уж Моцарт ненадежен, а получает изрядно. С другой стороны, стоит ли удивляться непоседливости скрипача, ведь в конце концов все музыканты – обыкновенные бродяги.

– В Вене все высокопоставленные особы, даже император и эрцгерцог Иосиф, признавали, что музыка при дворе вашей светлости стоит на большой высоте, раз там вырастают такие замечательные таланты.

– Мне это известно. У пас есть в Вене друзья. – Архиепископ говорил сдержанно, но улыбка, с которой он подал знак начинать концерт, была вполне благосклонна.

Концерт окончился, и Леопольд подумал, что Вольферль – самый лучший исполнитель, а Лолли – самый плохой.

Желая показать, что и он разбирается в музыке, архиепископ заметил:

– У мальчика удивительные руки. На них приятно смотреть, они никогда не спешат, и в то же время быстрые пассажи получаются у него так же хорошо, как и медленные. – Он взял Вольферля за руку, что было большой честью, и добавил: – Какие у него сильные кисти. Теперь я понимаю, почему императрице понравилась его игра.

Затем архиепископ сделал знак графу Арко. Леопольд сильно ошибался, думая, что концерт этот решит его судьбу. Капельмейстер был уже назначен.

Граф Арко официальным тоном объявил:

– Вице-капельмейстер Джузеппе Лолли назначается на должность капельмейстера, Леопольд Моцарт назначается на должность вице-капельмейстера, Михаэль Гайдн – на должность помощника капельмейстера.

Обида Леопольда еще более возросла, когда он увидел Лолли, победоносно шествовавшего по залу, – ведь Лолли совсем не умеет играть на скрипке, непрестанно сбивается с темпа. Гайдн отнесся к назначению с полным безразличием, ЧТО немало удивило Леопольда. Сам он чувствовал себя невинно пострадавшим, все его существо взывало: «За что? За что?»

Шахтнер поспешил к нему со словами утешения. Присоединился в Буллингер, напомнивший Леопольду, что его ведь повысили в должности, но, поскольку Лолли был раньше вице-капельмейстером, выбор, естественно, должен был пасть на него.

Леопольд пожал плечами:

– Этого следовало ожидать, ведь я не итальянец.

– Но вы находились в отъезде, – снова напомнил Буллингер, – а Лолли сидел на месте.

– Это могло повлиять? – спросил Леопольд. Пожалуй, это обстоятельство сыграло решающую роль, вдруг сообразил он.

– Возможно, его светлость не считает вас надежным человеком.