Робин Янг - Крестовый поход

— Но мы же уговорились, брат Эврар, — натянуто произнес сенешаль, — что здесь самое подходящее место для встреч. По крайней мере в своих покоях я сумею дать им разумное объяснение. Мол, обсуждаем дела Темпла. Сомнительно, что такая причина сдержит рвение любопытных, если мы станем встречаться у тебя. Нас слишком много, чтобы оставаться незамеченными. А нам подобает блюсти осторожность.

— Ты, брат сенешаль, сейчас самый старший по чину тамплиер в Заморских землях, если не считать маршала. Кто же осмелится подвергать сомнению твои действия? — Эврар вздохнул, увидев, как наморщился лоб сенешаля. — Но я согласен, нам подобает блюсти осторожность.

— Особенно сейчас, в канун прибытия великого магистра, — жестко проговорил сенешаль. — Мы наслаждались свободой последние два года, но она скоро закончится. — Он оглядел остальных. — Некоторые из вас пока не знают, каково это — жить вблизи магистра, которому вы дали обет верности и которого приходится обманывать почти каждый день. Потому что, примкнув к братству, вы дали новый обет, противоречащий первому. Когда великий магистр наконец прибудет, вы полностью ощутите тяжесть этого бремени. Но есть еще кое-что. — Он снова оглядел собравшихся внимательным взглядом. — Тайна «Анима Темпли» должна соблюдаться всемерно. Нас чуть не раскрыли семь лет назад из-за невежества одних и злого умысла других. Малая ошибка могла стоить жизни. — Он скосил глаза на Эврара, намекая на «Книгу Грааля». — Наши цели достойны похвалы, мы все в это верим, но никогда не забывайте, что, если церковь хоть что-то прознает о братстве, нас ждет костер. А если станет известно, что мы иногда запускаем руку в казну Темпла, то братья по ордену станут подбрасывать в этот костер дрова.

Уилл разглядывал братьев, почтительно внимавших сенешалю, бывшему вдвое старше некоторых, не говоря уже о его внушительной комплекции. Молодой капеллан-португалец, вошедший в число братьев через несколько лет после Уилла, трое недавно посвященных рыцарей, двадцатилетний сержант, самый молодой в братстве, — все сидели, не шелохнувшись. Казалось, речь сенешаля захватила даже двух рыцарей постарше, находившихся рядом с ним многие годы. Главой «Анима Темпли» являлся Эврар, но его спинным хребтом был сенешаль.

Сейчас почти все братство собралось вместе, впервые за много месяцев. Отсутствовали только двое рыцарей, представляющих братство в Лондоне и Париже. Их всего было двенадцать, как и учеников Христа, кто составлял «Анима Темпли» — душу Темпла.

Уилла пламенная речь сенешаля не зажгла. Он с трудом ладил с этим высокомерным человеком, фактически управлявшим Темплом на Востоке и с особым усердием следившим за наказанием рыцарей за разные проступки. Сенешаль так и не простил Уиллу прегрешение, совершенное пять лет назад, и открыто заявлял, что по-прежнему жалеет, что его не бросили пожизненно в тюрьму за предательство. Надо признаться, что это деяние Уилла, которое чуть не свело на нет все усилия «Анима Темпли» по примирению христиан и мусульман, действительно заслуживало серьезного наказания. Но Уилл полагал, что за прошедшие годы уже достаточно искупил вину и с лихвой доказал свою преданность делу «Анима Темпли». Если бы можно было повернуть время вспять, он бы никогда не стал связываться с ассасинами и платить за убийство султана Бейбарса деньгами из казны братства. Тем более что покушение не удалось, погиб не султан, а его приближенный. Но поскольку такое невероятно, Уиллу оставалось надеяться на прощение. Не заставят же его платить за эту ошибку до конца жизни.

— А теперь давайте начнем, — сказал сенешаль, глядя на Эврара, задумчиво смотревшего на огонь. — Нам есть что обсудить.

— Конечно, — спохватился капеллан, казалось, возвращаясь к действительности. Его тусклые глаза метнулись к Уиллу. — Пусть начнет брат Кемпбелл. Он только сегодня утром вернулся к нам с новостями из Египта.

Уилл встал и сосредоточил взгляд на сенешале, чье холодное чеканное лицо не скрывало враждебности.

— Несколько месяцев назад брат Эврар поручил мне встретиться с нашим союзником у мамлюков, эмиром Калавуном, чтобы узнать их планы на этот год. И вот пятого дня сего месяца я встретился с человеком Калавуна в Синайской пустыне, на границе.

— Прости меня, что я тебя прерываю, брат Кемпбелл, — нерешительно произнес молодой рыцарь, бросив взгляд на сенешаля, — но могу я спросить, почему ты не говорил с самим эмиром?

Уилл не успел ответить, за него это сделал Эврар:

— Калавун полагает опасным встречаться с кем-нибудь из нас лицом к лицу. Он так условился еще с Джеймсом Кемпбеллом много лет назад, когда рыцарь добился его доверия. — Капеллан не заметил, как напрягся Уилл при упоминании имени его отца. — Это разумная мера. Калавун сейчас правая рука Бейбарса и слишком на виду, чтобы рисковать. Для связи с нами он уже очень давно использует своего особо доверенного слугу. Так что тут поводов для беспокойства нет. — Он кивнул Уиллу: — Продолжай, брат.

— С тех пор как султан Бейбарс заключил с королем Эдуардом мир на десять лет, в стане мамлюков все спокойно. Последние месяцы у них шли приготовления к свадьбе сына Бейбарса и дочери Калавуна. Это пойдет нам на пользу. Калавун станет еще ближе к наследнику трона. По моим сведениям, ясно, что пока Бейбарс против нас выступать не намерен. Его больше заботят монголы. Доносят, что они делают набеги на его северные земли.

Молодые рыцари и сержант согласно кивали.

— Это хорошая новость, братья, — произнес Эврар, внимательно глядя на них, — но нужно помнить, как все зыбко. За многие годы мы заключали с мусульманами много мирных договоров, и они были все нарушены. Это милость Божья, что пока Бейбарс отворотил от нас свой взгляд, но не следует радоваться, что он повернул его на другой народ. Ибо любая война для нас зло. Наша цель, братья, — мир между всеми народами. — Он остро на них глянул. — Помните это.

— Брат Эврар прав, — подал голос капеллан-португалец Веласко. Он имел привычку, когда говорил, вскидывать брови, будто постоянно пугался того, что произносил. — И мы должны ладить не только с мусульманами, но и наставлять на это наших воинов.

Слова португальца повергли Уилла в небольшое смущение. Цели «Анима Темпли» ему были, конечно, близки, он свято в них верил, и все же когда вот так прямо кто-то вслух провозглашал идеалы, это вызывало у него какое-то беспокойство, как тяжелая еда, которую трудно переваривать.

Наверное, так было потому, что большую часть жизни его учили ненавидеть тех людей, с которыми он пытался сейчас не только жить в мире, но даже завязать дружбу. Сарацины и иудеи — Божьи враги, их нужно гневно осуждать, поносить, а лучше всего убивать. Вот что внушали ему с детства церковь и орден. Уилл уже отверг все это. У него не было никакого желания возвратить Иерусалим и сражаться с так называемыми неверными. Он испытал ужас настоящего сражения, был свидетелем лишенной всякого благородства бессмысленной бойни, в которой гибли сотни молодых здоровых мужчин в самом расцвете сил. Из-за этой розни он потерял отца. Уилл теперь понимал пагубность подобного пути. А вот многие обосновавшиеся в Заморских землях выходцы с Запада этого почему-то не понимали. В Акре, среди мешанины народностей и верований, потребность жить в мире была не просто идеалом, а необходимостью. Иногда Уиллу хотелось остановиться где-нибудь на базарной площади и закричать об этом во все горло, ему становилась ненавистной мысль, что они должны действовать тайно. Но он знал, что иначе братство просто не выживет. О его целях нельзя заикаться даже здесь, в Акре, городе греха, как провозгласил папа. Для «Анима Темпли» тайна являлась единственным спасением.