Жан-Луи Фетжен - Слезы Брунхильды

Самым большим нашим успехом явился новый союз с Гонтраном. Чума унесла обоих его детей — потеря тем более жестокая, что он остался без наследника. Благодаря переговорам, проведенным Готико, Гонтран согласился усыновить Хильдебера. Отныне в случае смерти Гонтрана — а ему тогда было пятьдесят лет, и, сознаюсь, это казалось мне почти старостью — королевство Бургундия переходило к моему сыну. На какое-то время возник даже общий замысел объединиться против Хильперика и заставить его вернуть территории, присоединенные им к Нейстрии после смерти Зигебера. Но после стольких лет сражений никто уже особенно не стремился начинать новую войну.

Еще через два года я устроила помолвку своей старшей дочери Ингонды, которой исполнилось двенадцать, и принца Эрменгильда, сына моего дяди Лиувигильда, нового короля Толедо [40] Лиувигильд был женат вторым браком на матери Брунхильды, Госуинте. . Для меня было великим счастьем отправить ее в Испанию, в родной город моего детства. Этот брак укреплял политический союз, который позволил бы нам взять Нейстрию в тиски, — но, прежде всего, я питала наивную веру в то, что моя дочь окажется в безопасности, вдали от варварской жестокости, царившей в Галлии.

А затем последовала страшная череда наводнений, пожаров и дурных предзнаменований, словно Бог или дьявол не могли смириться с долгим периодом затишья. Стены Лиона были разрушены наводнением, которое опустошило окрестности и погубило множество людей. В Бордо дрожала земля, и вспыхнул пожар; огонь распространился на многие мили вокруг. То же самое случилось в Орлеане, который подвергся грабежам и разорению. Мощный град обрушился на Бурж. Петухи кричали среди ночи. В Шартре во время мессы на преломляемом хлебе выступала кровь. Волк-людоед долгое время держал в страхе жителей Пуатье. В Туре разразилась невероятная гроза, и яркая молния пробудила весь город на рассвете. Двадцать сияющих лучей появились в небе над Парижем, раскинувшись от востока к западу. Затем они поднялись вверх и исчезли [41] Эти события описаны у Григория Турского. . И, словно всех этих бед было недостаточно, чума, вспыхнувшая в Оберни и Бургундии, распространилась по всей стране [42] Речь идет об эпидемии бубонной чумы, пришедшей с Ближнего Востока в 540 г., но также и о других болезнях, таких как оспа. . Снова королевский двор в Шалоне жестоко пострадал. Вслед за двумя своими сыновьями Гонтран потерял супругу, королеву Остригильду, и велел казнить двух придворных лекарей, не сумевших ее спасти. Мы жили в постоянном страхе, запершись во дворце, не осмеливаясь ни есть, ни пить, ни принимать просителей. Священники устраивали покаяния, но огонь святого Антония, как называли тогда эту жестокую напасть, поражал верующих даже в церквях. Так начинался последний акт трагедии.

Несмотря на жару, Ледаст был одет в длинный черный плащ с капюшоном, который закрывал верхнюю часть лица. Рот и нос у него были замотаны платком, на руках были перчатки, на ногах — высокие сапоги. Редкие крестьяне, встречавшиеся ему во время его беспорядочной скачки прямо через пустые поля в окрестностях Суассона, испуганно крестились, думая, что мимо проезжает сама Смерть. Смерть, однако, уже побывала здесь. С самого отъезда из Тура Ледаст повсюду видел следы ее работы. Городской воздух был отравлен удушливым дымом костров, день и ночь горевших вокруг крепостных стен, — в огне сжигались жертвы чумы. В сельской местности мертвые тела просто сбрасывались в придорожные канавы и ручьи или свозились в леса. Порой Ледаст видел труп одинокого путешественника, лежавший прямо на дороге, чаще всего раздетый и обобранный до нитки, с перерезанным горлом или утыканный стрелами. Иногда это была целая семья, вырезанная разбойниками или солдатами, распростертая среди жалких остатков своего скарба, возле опрокинутой повозки. Ледаст видел даже чумных, очевидно выгнанных из своих городов и деревень, — они бродили по полям в надежде собрать немного колосьев на пропитание и порой находили целый брошенный урожай, который никто из крестьян не хотел или не мог забрать.

Впрочем, сейчас уже не находилось таких безумцев, чтобы путешествовать по дорогам. Ледаст и сам их избегал. Он взял с собой достаточно воды и съестных припасов, чтобы не останавливаться на ночлег вблизи людского жилья. Кроме этого, у него были при себе лук, дротик и топор; оружие он расположил так, чтобы оно сразу бросалось в глаза любому встречному. Ледаст спал всего по несколько часов в сутки, прямо в поле или в лесу, не разжигая костра. Если он замечал впереди отряд, то сворачивал в сторону. Со всеми этими предосторожностями путешествие в Берни получилось долгим, но сейчас до цели оставалось всего несколько лье через лес.

Ледаст прибыл в город к вечеру. Небо на горизонте заволокли тяжелые аспидные тучи. Что ж, по крайней мере, он избежал грозы.

Ледаст оставил коня возле портика и вошел во внутренний двор виллы. Кроме стражников у входа, никого не было видно. Двор был пуст. Никто из слуг не выбежал, чтобы увести его коня, — здесь, как и повсюду, опасались чумы. Поднялся ветер, разметав по двору сухую солому. Ледаст вошел в дом и невольно вздрогнул, заметив две темные фигуры, которые, казалось, грозили ему длинными палками.

— Не бойся, — произнес чей-то голос с другого конца зала. — Они просто заберут твою одежду.

Ледаст прищурился, чтобы различить своего невидимого собеседника в полусумраке зала. Но кто другой мог к нему обращаться, кроме хозяина этих мест?

— Ваше высочество, — произнес он, кланяясь.

Не отвечая, тот поднялся с места и, шагнув вперед, оказался в луче света. Ледаст снова поклонился, на сей раз, чтобы скрыть улыбку. Принц Хловис сильно изменился с тех пор, как они виделись в последний раз, семь лет назад. Это уже не был тот двенадцатилетний ребенок, который въезжал в Тур во главе своих войск с таким надменным видом, что это выглядело комично. Тот, кому действительно повиновались войска, был герцог Ансовальд, ехавший рядом с ним. Ансовальд и доверил Ледасту город, а также помог получить графский титул. Это было еще во времена старого епископа Эфрония, задолго до прибытия овернского пса [43] Григорий Турский был родом из Оверни. и до его собственной опалы… Прошлой зимой тот же самый Ансовальд сместил его по приказу короля и Фредегонды. Его отправили в изгнание, лишив всех титулов и денег. И все из-за каких-то мелких грешков… Дело было даже не в утаиваемых от короля податях, тех, которые Ледаст требовал от своего собственного имени, и уж, конечно, не в сирийских торговцах, которых его наемники грабили на улицах. Виной всему были постоянные жалобы епископа Григория на плохое обращение со священнослужителями базилики Святого Мартина. После очередной жалобы, Фредегонда, против обыкновения, не вступилась за турского правителя, и это его не удивило. Несмотря на ее приказ, все попытки покушения на Мерове не увенчались успехом. Хуже того, принцу удалось скрыться из города втайне от Ледаста — и этого Фредегонда ему не простила.