Борис Яроцкий - Как молния

Майор Хо Вьет Ка сдавал экзамен в советской бронетанковой академии. Он сидел за длинным столом рядом с высоким, плечистым капитаном-переводчиком. По сравнению с ним вьетнамец выглядел подростком — маленький, худощавый.

Требования на экзамене по теории научного коммунизма в академии высокие. С моей, экзаменатора, точки зрения, Хо Вьет Ка достался относительно легкий вопрос: «Семья при социализме». Однако отвечал майор сбивчиво, и, думаю, если бы не сформулированные переводчиком наводящие вопросы, ответ слушателя мог потянуть только на «удовлетворительно».

— У вас есть мать? — спросил я майора, желая преодолеть внезапно возникшее между нами отчуждение.

— Нет.

— Братья, сестры?

— Были…

Об отце уже не спрашивал. Страна воевала беспрерывно почти сорок лет, и большинство вьетнамцев знают о своих отцах разве что по рассказам родственников.

— Мать и три его младшие сестренки погибли… — шепнул мне переводчик.

Теперь уже многое становилось ясным. Глаза вьетнамского офицера к концу ответа постепенно потеплели. Он заговорил о том, как вьетнамские матери любят своих детей. Точно так же, как всюду…

В Москве цвела липа, и ее запах после короткого теплого дождя наполнял аудиторию.

Экзамен закончен. Оценки выставлены. Документы подписаны.

В аудитории остались трое: майор Хо Вьет Ка, переводчик и я.

Товарищ Хо рассказывал о своей жизни. Он родился на берегу Меконга в пригороде Сайгона. Отец заготовлял бамбук для французской мебельной фирмы «Плезир». Когда прекращался сезон дождей, он уходил в горы на целое лето. Мать, привязав к спине младшую дочку, с утра до вечера работала на плантации местного богатея. Детство Ка, сколько он помнит себя, прошло в крохотном дворике. Он следил за немудреным хозяйством — три курицы и коза — и опекал сестренок. Рядом с домом находился зеленый илистый прудик, там он откармливал карасей, ленивых и неповоротливых, широких, как листья лотоса. Уток не держали: было запрещено.

Ка часто пропадал у прудика. Он научился дышать через тростник. Нырнет, бывало, и затаится под листьями лотоса, дышит через зеленую трубочку. А рядом плавают караси, щекочут плавниками.

Сестренки смотрят, смотрят на воду — не всплывает братик! И — в крик. Тогда он весь в иле, увешанный пиявками, как большой старый карась, появлялся на поверхности пруда. Братик живой! Не утонул!

Ка еще не исполнилось и двенадцати лет, когда при заготовке бамбука в горах погиб отец. Фирма «Плезир» не выдала семье даже тех денег, что были уже заработаны. Когда Ка подрос, он узнал, что отца просто-напросто убили. Отец заболел в горах, а с больным не захотели возиться, и французы-надсмотрщики сбросили его со скалы.

В тот год Сайгон заполнили американцы. В городе ходили слухи, что янки воюют против вьетнамского Севера, где, как говорили, уже давно прогнали всех помещиков и колонизаторов.

Ка задумал пробраться на Север и поступить там в школу. Бывая в Сайгоне, он видел школьников. Их отличал от сверстников портфель из красной кожи. К тому же школьники носили шорты из голубой материи и белые, как рисовая мука, рубашки. Но все они были детьми европейцев или хуацяо.

От людей Ка слышал, что для вьетнамских ребят из бедных семей двери школы закрыты. Зато на Севере, говорили ему, все бедняки учатся — дети и взрослые.

И еще люди рассказывали, что в дельте Меконга объявились партизаны. Они будто бы хотели уничтожить продажных сайгонских правителей, а их покровителей — американцев — вышвырнуть из Вьетнама.

В Сайгоне стало неспокойно. Партизаны уничтожали военные склады, обстреливали казармы.

Соседи Ка шептались между собой о том, что на юге уже действует настоящая партизанская армия. Теперь Ка засыпал и вставал с мыслью скорее попасть к партизанам. Но уйти из дому не решался. Мать часто болела, и он стал главным кормильцем семьи.

Однажды все надежды на будущее рухнули. На грузовиках в пригород вкатились солдаты генерала Тхиеу. Они устроили облаву на юношей. Так Хо Вьет Ка оказался в казарме. На него напялили форму рядового марионеточной армии. Началась служба.

Очень часто гарнизон поднимали по тревоге. Южновьетнамских солдат везли в дельту Меконга, заставляли прочесывать болота. Там, по сведениям, которые передавали американские вертолетчики, скрывались партизаны.

Далеко не все солдаты после этих операций возвращались в казармы. Одних косили партизанские пули, другие пропадали в безбрежных джунглях, тонули в трясинах, кое-кто дезертировал, а многие сразу переходили к партизанам.

Со временем Ка сблизился с солдатом Фу Нгуеном, так же, как и он, попавшим в армию во время облавы. Новобранцы держались вместе, случалось, выручали друг друга. Потом Нгуена назначили командиром отделения. Благодаря ему Ка в первый раз оказался в увольнении. За воротами казармы купил с лотка подарки: матери — пестрый платочек, сестренкам — косынки с хризантемами. И поспешил домой.

Последние метры Ка шел знакомой до каждого камня улице, которая вела вниз, к реке. Он шел и впитывал в себя запахи детства. Ка различал и запах свинарника дяди Ло — у него свиньи, как бродячие собаки, поджарые, тонконогие, даже по-собачьи заглядывают в глаза прохожих, и вонь разлагающихся ракушек, которую несло от реки: их поднимали со дна и вываливали прямо на берегу, чтобы потом отправить на фурнитурную фабрику.

Мать и сестренки уже не чаяли встретиться с ним.

— Что это вы перевязали себе уши? — весело спросил Ка.

Посуровевшая вмиг мать морщинистыми, как кора старой ивы, пальцами стала срывать с головы бинт, и Ка закричал: мать была без ушей!

— У них тоже? — Ка посмотрел на плачущих сестер.

— Да.

— Кто это сделал?!

— Американец, — сказала мать и поспешно добавила: — Это был добрый американец. В соседней хижине всех застрелили, а затем отрезали уши у убитых.

Из несвязного рассказа матери Ка узнал подробности случившегося. Накануне американские морские пехотинцы проводили облаву на партизан. Никого они, конечно, не нашли, зато всех, кто находился в хижинах — женщин и детей, — расстреливали без разбору.

Американский солдат забежал и в хижину семьи Хо. Однако он, видно, «пожалел» девочек и старуху. Просто постоял, привыкая к полумраку хижины, как бы раздумывая, что делать. Мать успела его хорошо разглядеть: крупное, стянутое ремнем каски лицо солдата не выражало ни ненависти, ни жалости к этим чужим для него людям.

Мать видела, как он не спеша вынул из чехла большой нож и, не обращая внимания на плач девочек, приблизился к ней. Она ждала удара в грудь, в сердце, а солдат схватил ее за ухо и оттянул на себя. И не успела она даже понять, что хочет сделать американец, как оба уха были отсечены. Затем солдат проделал без спешки ту же операцию над девочками.