Георгий Гулиа - Фараон Эхнатон

Факельщики стали высекать огонь, в стан абазгов полетели огневые стрелы. Подобные осеннему звездопаду, падали они на головы осажденным.

Баг объявил своим домочадцам:

— Дети мои! Всему приходит конец. Нас пугают огнем. Но разве огонь не чище поганых вражьих стрел?

Потом изо всей мочи закричал своим соседям:

— Э-уй, отважный Суад! Э-уй, бесстрашный Куараш! Баг сгорит, но не выкажет слабости духа. Э-уй!

И через мгновение точно многоголосое эхо отозвалось со всех сторон:

— Э-уй! Бесстрашные орлы!..

Густые сумерки ложились на землю. Подул легкий Морской ветер. Запылали первые дома. С треском загорался папоротник на кровлях. Огонь, как живой, пополз от дома к дому. Завоеватели увидели людей, которые грозили из пламени, которые презрительно плевались, изрыгая проклятья врагу.

Гул битвы утихал, уступая место грозному огню, довершавшему день неслыханным уничтожением.

Десять огненных стрел обезвредили дети и внуки Бага. Но вот прилетела одиннадцатая, и запылала кровля.

Баг сказал:

— Гана, стань позади всех и рази всякого, кто устрашится.

Огонь охватил стены. Удушливый дым повалил из-под низа.

— Песню! — вскричал Баг и запел громко, неистово, закрыв глаза, усмехаясь кривой улыбкой.

А стрелы все летели — со свистом, оставляя за собой длинные хвосты. Вскоре вся крепость пылала, как огромный жертвенный костер.

Уцелевшие жители уходили в горы, выбирали места для засад. Их провожали зарево пожара и пронзительная прощальная песня.

Так кончилась эта великая ночь, и встало над пепелищем ясное утро нового года — пятьсот пятидесятого года от рождения Христова.

1955

И уличены были Ионафан и Саул, а народ вышел правым.

Первая Книга Царств, 14, 41

Миа-ав не поверил. Он решительно отказывался верить.

— Я живу шестьдесят зим, — сказал он, — я ничего похожего не слышал.

Он грыз ногти и часто мигал глазами, потому что был стар. Однако его настойчиво убеждали.

— Мин-ав, вождь племени нашего, — говорила ему, — ты должен знать все. Великая крамола грозит нам, и мы пойдем к погибели, есля не искореним зло.

Мин-ав набросил на себя медвежью шкуру, потому что холодно стало ему, ибо был он стар.

— Не верю, — в который раз повторил он. — Я знаю Да-вима. Я знаю жену его младшую. Звать ее Шава. Она дочь моего друга. Я. знал ее маленькой, такой зубастенькой. Она грызла орехи, подобно белке, и любила сосать ребрышки.

— Великий Мин-ав, — сказали ему почтительно, — дело очень худо. Нельзя допустить, чтобы страшная болезнь разъела тело нашего племени. Нас уничтожат соседи, ибо мы ослабнем.

Мин-ав почесал волосатую грудь и задумался.

— Не верю, — повторил он в задумчивости.

— Они выбросили все куски мяса, — объясняли ему. — Они сказали: «Он был нашим другом, и мы не станем есть его мясо». Он сказал — «Это мясо не пройдет вгорло». Она сказала: «Мы не притронемся к мясу нашего друга, мы не станем грызть его хрящей, мы не станем обгладывать его костей». Он сказал: «Мой друг спасал мне жизнь. Еще вчера — пока не сорвался он с кручи — шли мы в обнимку в поисках дичи…» Да-вим бросил мясо, Шава бросила мясо. Они ушли голодными.

— Не верю, — упорствовал Мин-ав.

Ему терпеливо втолковывали очевидцы (их была целая толпа):

— Да-вим сказал: «Я отказываюсь есть подобных себе. Лучше я сдохну от голода». Шава сказала: «И я, и я не стану осквернять себя мясом подобных мне существ». А мы сказали им: «Где же вы добудете столько мяса в нашей бедной долине? Вы же умрете с голоду! Вы совершаете такое, чего не бывало с тех пор, как светит наше жаркое солнце».

— И что ответил Да-вим? — мрачно спросил вождь.

— Он сказал так: «Лучше мы умрем, подобно всем живым существам, но есть подобных себе больше не будем».

— Что сказали вы?

— Мы сказали им, могучий Мин-ав: «Вот вы восстаете против устоев нашего племени, против божеств наших и вождя нашего. Вот вы навлекаете на себя гнев всего племени. Вот вы подаете молодым пример нечестивости…»

— Хорошо говорили, — похвалил Мин-ав, от злости вырвав клок волос, покрывавших его грудь.

— Мы сказали им: «Вот вы подаете дурной пример, вы поднимаете голос против племени и обрекаете себя на изгнание…»

— Хорошо говорили, — сказал Мин-ав. — Если все обстоит так, как сообщаете вы, они будут изгнаны и они умрут, как звери, в пустынной пустыне.

— Вот и они! — вскричали очевидцы.

В самом Деле, Да-вим и Шава в сопровождении толпы единоплеменников направлялись к тростниковой хижине Мин-ава. Вождь потупился. Он не хотел глядеть в сторону отступников.

— Идите сюда! — грозно сказал он — И станьте здесь, чтобы видели все, а я вас не видел!

Молодой великан Да-вим и его хрупкая жена (младшая и любимая) подошли к вождю и стали там, где он указал. Их окружили многочисленные соплеменники.

Да-вим держал голову слишком высоко, его глаза смотрели куда-то вдаль, поверх песчаных насыпей. Шава держалась чуть сзади него и не спускала глаз с вождя.

Мин-ав спросил их:

— Это правда?

Да-вим молчал.

— Правда! Правда! — загалдели стоявшие вокруг.

— Это правда? — снова спросил вождь молодого Да-вима.

И тот поразил его своим ответом.

— Правда, — сказал он глухо, но твердо. — Мы отказались от мяса моего друга. Я закинул в кусты его берцовую кость. Я схоронил его голову, и никто не отыщет ее.

Мин-ав от удивления ахнул:

— Что я слышу! Что я слышу!

— Он был моим другом, — продолжал Да вим. — Мы шли с ним в обнимку. Мы поклялись беречь друг друга…

— Это хорошо, — сказал вождь.

— Он сказал: «Мы друзья навсегда».

— Это хорошо!

— Я ему сказал: «Я твой навсегда».

— Это тоже хорошо!

— Он сказал мне: «Если рядом появится лев, брошусь на него и обороню тебя…»

— Это очень хорошо! — подтвердил вождь.

— Я сказал ему: «Если змея зашипит, я схвачу ее, но не дам ужалить моего друга».

— Это хорошо!

— Я ощущал его тепло. Я знал его радости. Он знал мое горе. Когда я сломал ногу, он тащил меня с утра до полудня.

— Это хорошо!

— Я плакал, когда он сорвался с кручи и сломал себе шею. Я плакал, когда он остыл.

— Ты плакал? Это хорошо!

— И я не позволил глодать его. Я ударил осмелившегося отделить его голову…

Мин-ав нахмурился.

— Я ранил того, кто хотел унести его ногу…

Мин-ав рвал на груди волосы — молча, исступленно. И все племя смотрело на этих двух мужчин со смешанным чувством любопытства и презрения к молодому отступнику и его женщине.

— Да, мне все известно, — сказал вождь. — Я знаю, что ты дрался точно лев и тебя пришлось связать. Я знаю, что ты плевался от злобы и грозил убийством соплеменникам. Ты переступил черту невозможного. Ты сквернословил…