Георгий Гулиа - Фараон Эхнатон

Его величество любит — очень любит! — этот город, выстроенный по слову его, по советам его и приказам. Городу всего четырнадцать лет, а где найдешь краше его? Говорят, прекрасна Ниневия с ее воздушными садами. А чем хуже Ахетагон? Не только не хуже, но много краше! Об этом говорят все, кто ступал на улицы Ниневии и улицы Ахетатона. Если Ниневии не сравниться, то какому городу можно потягаться с Ахетатоном?! Нет в мире таких городов! Одна Дорога фараона чего стоит! Эта красавица пряма как стрела, и по обеим сторонам ее — постройки. Их возводили лучшие зодчие Кеми Разве не заметна на них рука Туту, Хатиаи, Маанихетутефа и Май? Кте не узнает на фасадных барельефах почерк Юти, Бека и Джехутимеса? Но главное, но главное — не в этом! Не в этом, а в чистоте города! Грязные воды теперь — под землею, они текут по трубам из обожженной глины. Ванные комнаты топяnся и днем и ночью — и люди в Ахетатоне особенно опрятны, не в пример другим горожанам Кеми,

Сила слов его величества была такова: каждое из них весило очень много — тяжелее сотни дебенов! И вот результат: город, великий город на Хапи! Как не любить этот город, несравненный Ахетатон?! Его величество наслаждается видом с Северного балкона. Каждый день. Это у него вроде болезни. Очень приятной болезни…

Его высочество Семнех-ке-рэ худощав. Щупл. Рядом с ним царь выглядит настоящим борцом. Но ведь Кеми нужна голова, а не ноги, а не руки. Светлая голова у Семнех-ке-рэ. Недаром у них один корень — один отец! Неважно, что разные матери. Отец — всегда главный. По крайней мере, когда речь идет о детях…

— Я должен сказать нечто, — начал фараон. И умолк.

«…Неужели всю эту красоту отдавать другому? Красоту, добытую ценою крови, сердца, души?»

Он имел в виду этот город, это государство, равное вселенной. И эти храмы, и эти деревья в песке. И это небо. И диск Атона. Всё, всё, всё! Но таков неумолимый закон жизни — отдавать другому то, что приобрел очень и очень дорогой ценой. И фараон повторяет:

— Я должен сказать нечто…

Его высочество Семнех-ке-рэ может только догадываться. На это уже как-то намекал Эхнатон. Даже весьма прозрачно.

Речь идет о соправителе. Соправителе его величества… Неужели его величество Наф-Хуру-Ра чувствует приближение конца? Не рассчитывает на долгое правление? Почему же? Почему это в тридцать пять лет? Правда, фараон не должен обольщать себя мечтой, что процарствует на троне сорок пять лет, подобно Сенну-сергу Первому. Это верно. Но все же тридцать пять лет — совсем, совсем немного!.. Почему же так торопится его величество?

Фараон продолжал без тени волнения на лице, в глазах, в речи. Точно мудрец. Как человек, умудренный мудростью. Официально. Достаточно сухо. И веско. Словно выносил приговор, давно обдуманный, давно решенный.

— Семнех-ке-рэ, я считаю так: каждый правитель великой страны — если у него хватит ума — обязан найти себе достойного преемника. _И уйти в надлежащее время. До того, как его покинут силы. Или призовут на поля Иалу. Или иссякнут у него мысли, так необходимые для управления вселенной. Я полагаю, что настала пора и мне избрать соправителя. Что ты скажешь?

Его величество стоял напротив. Совсем близко и глядел пытливо. Длинное, тонкое лицо его насторожилось. Губы сжались. Рука обхватила руку. Там. За спиною.

Так стоял его величество: чуть подавшись вперед и по-военному приставив ногу к ноге.

— Ты ждешь моего совета? — тихо проговорил Семнех-ке-рэ.

— Разумеется.

Вот его величество сейчас в точности таков, каким изобразил его ваятель Ахтой: чуть насмешливый, настороженный, умный.

— Я согласен с тобою, твое величество.

— Как это понимать?

Было ясно, что фараон ожидал более обстоятельного ответа. Не односложного — «да», «нет», но пространного для различных мыслей, могущих породить новые — и мысли, и вопросы…

— Жалок тот, кто не умеет смотреть вперед…

— Хорошо сказано, Семнех-ке-рэ!

— …кто вовремя не вытащит меча из ножен…

— Прекрасно!

— …кто не опережает события, а плетется за ними, подобно кошачьему хвосту за кошкой.

— Тоже замечательно! Фараон пока что доволен…

— Поэтому, твое величество… — Семнех-ке-рэ глубоко вздохнул, словно намеревался нырнуть в воды Хапи. — Поэтому я полагаю, что твое решение взять себе соправителя вполне разумно. Все мы — слуги и дети Атона. Он призовет — и мы уходим на поля Иалу. Кто знает, когда это случится? Может, в постели, может, в дороге. Может, за трапезой.

— Да, да, да…

Фараон сорвался с места и вдруг заметался по комнате. Глядя себе под ноги, точно пол был весь в ямках. И лишь временами бросал взгляды на стены и роспись на стенах

— Я сказал, твое величество: ты хорошо решил. Вовремя решил. Так надо во имя твоего великого дома… Но какого мнения держится ее величество?

— Не знаю! — бросил фараон.

Семнех-ке-рэ на миг онемел.

— Не спрашивал, — отрезал фараон.

…«Не знаю»… «Не спрашивал»… Как это понимать? Разве голос ее стал глуше? Или хуже? Разве не она стояла рядом с его величеством во все тяжелые дни? Не она ли была опорой его мысли? А теперь — «не знаю, не спрашивал…».

Фараон подозрительно посмотрел на брата. Чисто и спокойно чело молодого — двадцатитрехлетнего — Семнех-ке-рэ. Само Благородсгво позавидовало бы ему в благородстве. Женщины мечтали о такой мягкой и гладкой коже на лице. Глаза его источали нежность и ум, так необходимые человеку — особенно правителю большого государства. Кто сказал, что жестокость — попутчик царей? Почему жестокость? Отчего жестокость? И кого и от чего предохранила она и в этой и в той жизни? Чью память уберегла от забвения? Ничью!..

Фараон знает, на ком остановить свой выбор. Он говорит:

— Ты будешь моим соправителем. Ты!

Семнех-ке-рэ совсем не удивлен. Он знал, что это справедливо. Что так оно и должно быть. Он только спрашивает ради приличия:

— Достоин ли?

— Да.

— Твое величество, хорошо ли это обдумал?

— Да.

— Смогу ли послужить должным образом?

— Не знаю. Мы будем вместе. Как два близнеца. Я обещаю тебе все: силу, мужество, мудрость. На что только способен. Ибо и я иссякаю. Слишком больно вот здесь… в печени… В сердце… И здесь… в голове…

— Смогу ли, твое величество?

«…Этот будет служителем Атона. Непреклонным. Пойдет моей прямой дорогой».

Решение его величества казалось окончательным. Твердым. Бесповоротным Как и все, что решал прежде. Его величество сказал:

— Нам с тобой надо обсудить важное дело. Снова приходил ко мне Хоремхеб и требовал войны…

Семнех-ке-рэ по-детски нахмурился. Совсем как маленький, которому дали не того молока. На лбу появились складки На щеках — складки. Глаза сощурились.