Перл Бак - Императрица

Когда она увидела родных, застывших в почтительном приветствии, на глаза набежали слезы. Нет, для них она оставалась все той же! Как же им показать, что в ее груди бьется прежнее сердце? Увы, она не могла открыть занавески и назвать дорогих ей людей по именам. Пусть ее сердце оставалось прежним, она теперь Цыси — императрица Западного дворца, мать императорского наследника, и соответственно этому ей подобало вести себя в любом месте. Она не стала останавливать евнухов, и те вошли в ворота. Во главе шествовал Ань Дэхай, получивший от императора приказ сопровождать его сокровище и никуда от этого сокровища не отлучаться. Следом двинулись шестеро носильщиков. Они пронесли паланкин в открытые ворота, пересекли передний двор и опустили свою драгоценную ношу на землю. Главный евнух открыл атласные занавески. Цыси шагнула в солнечный свет и оказалась перед раскрытыми дверями своего дома. Она увидела знакомую спальню, главную комнату, где по торжественному случаю столы и стулья были вычищены и отполированы, а изразцовый пол выметен до последней соринки. Эта работа — подметать, чистить, смахивать пыль, протирать мебель — часто выпадала именно ей, и казалось, будто и теперь она сама все прибрала. На длинном столе у стены стояла ваза с красными бумажными цветами, в оловянных подсвечниках — новые свечи, а на квадратном столике для чайных церемоний были приготовлены чайник, чашки и маленькие закрытые блюдца с засахаренными фруктами.

Ань Дэхай, поддерживая Цыси за руку, провел ее к самому высокому стулу, стоявшему справа от квадратного столика. Усевшись, Цыси поставила ноги на маленькую скамеечку, руки сложила на коленях, а главный евнух расправил полы ее халата. Затем Ань Дэхай вернулся к воротам и объявил, что члены семьи могут приблизиться к императрице Западного дворца. Они подходили к ней по очереди: сначала дядя, потом мать, старшие кузены со своими женами, а после них братья, сестра и младшие кузены, и каждый перед ней склонялся. Сзади стояли евнухи, а по правую руку — Ань Дэхай.

Сначала Цыси действительно вела себя так, как подобало императрице. Она с величавым видом приняла почтительные поклоны родни и только дядю с матерью велела главному евнуху поднять и пригласить сесть. Когда церемония закончилась, воцарилось неловкое молчание. Никто не знал, как вести себя дальше. Все ждали, когда заговорит императрица, а она сидела и молча всматривалась в дорогие лица. Ей страстно хотелось спуститься со своего почетного места и разговаривать так, как раньше, ей страстно хотелось бегать по дому и быть такой же свободной, какой была в прежние времена. Но рядом стоял главный евнух и неотрывно наблюдал за ней.

Некоторое время Цыси размышляла, как ей быть. Родственники расположились по старшинству: старшие сидели, младшие стояли, и все ждали, когда императрица заговорит. Но разве могла она говорить так, как желало ее сердце? В нетерпении Цыси постучала щитками ногтей по крышке стола и кивком показала главному евнуху, что хочет что-то сказать. Подойдя, он склонил перед ней голову и подставил ухо.

— Уйдите куда-нибудь с вашими евнухами! Как могу я вкушать удовольствие от разговора, когда вы слышите каждое мое слово и следите за каждым моим движением?

Услышав такой приказ, Ань Дэхай обеспокоился.

— Почтенная, — прошептал он, — Сын неба велел мне ни на миг от вас не отходить.

Цыси рассердилась. Она топнула ногой, возмущенно застучала золотыми щитками по столу и затрясла головой так, что жемчужины на ее головном уборе задрожали. Ли Ляньинь, стоявший рядом и державший наготове веер и туалетный ящичек Цыси, увидел, что императрица рассердилась не на шутку. Будучи ее личным евнухом, он прекрасно знал, что предвещает ее гнев, и поэтому схватил Ань Дэхая за рукав. — Старший брат, сделай, как она хочет, — зашептал он. — Почему бы вам не отдохнуть? А я останусь поблизости и буду наблюдать за ней.

Кому подчинился бы Ань Дэхай — императору или Цыси — неизвестно, но поскольку главный евнух быстро уставал и ему уже надоело стоять на ногах, он охотно воспользовался этим предлогом и удалился в другую комнату. Увидев, что он ушел, Цыси посчитала себя свободной от надзора: Ли Ляньинь был для нее не более чем мебелью. Цыси наконец спустилась со своего стула, подошла к дяде и поклонилась ему. Потом обняла мать, положила голову на ее плечо и заплакала.

— Ох, — прошептала она, — как же мне одиноко во дворце!

От такой жалобы все пришли в ужас, даже мать не знала, что сказать. Она лишь крепко прижала к себе дочь. И в этот долгий миг молчания Цыси поняла, что и родные, любимые люди ничем не могут ей помочь. Она гордо выпрямилась и, хотя глаза ее были еще влажными, громко позвала сестру.

— Подойди, сними с моей головы эту тяжесть.

Сестра подошла и сняла с Цыси головной убор, а Ли Ляньинь бережно положил его на стол. Наконец, родственники увидели, что, несмотря на императорские одежды и драгоценности, Цыси оставалась той же веселой девушкой, какой они ее помнили. Так началась их беседа. Женщины подошли ближе. Они гладили руки Цыси, рассматривали кольца и браслеты и восхищались ее красотой.

— А откуда ты берешь сливки? — Их снимают с молока ослиц.

— Твоя кожа белая и мягкая, — говорили они. — Чем ты ее натираешь?

— Это мазь из Индии, — отвечала она, — ее делают из свежих сливок и тертых апельсиновых корок. Она даже лучше, чем наш бараний жир.

Им хотелось спросить о ее жизни в Запретном городе или о том, как с ней обращается император, или о наследнике, но они боялись обронить какое-нибудь слово, которое могло принести несчастье. Например, слово «желтый», будучи императорским, может показаться безобидным, однако оно входит в название «Желтые источники», означающее смерть, а смерть не должна упоминаться рядом с Сыном неба или наследником. Но Цыси не могла скрыть материнской радости и, заметив, что никто не решается заговорить о ее ребенке, начала сама:

— Мне очень хотелось принести и показать вам сына, но когда я спросила у своего высочайшего господина, он сказал, что этого делать нельзя. Иначе ребенку может навредить ветер, тень или какой-нибудь злой дух. Но уверяю вас, мама, мой малыш вас восхитил бы. И раз я не могу принести его сюда, вы должны прийти его навестить. У него вот такие глаза, — Цыси изобразила большими и указательными пальцами два круга. — Он толстый-претолстый, и его тельце так хорошо пахнет! Ему всегда хочется есть, а зубки у него белее, чем эти жемчужины. И говорю вам, он никогда не плачет. И хотя он еще очень мал, но уже пытается стоять на ножках — эти два столбика уже держат его крепкое тельце…

— Замолчи! — закричала ей мать. — Замолчи, замолчи, безрассудная! Что, если боги услышат тебя? Разве они не захотят уничтожить такого славного ребенка?