Перл Бак - Императрица

— Я должен повиноваться императрице, — вздыхал он, — если я снова ее разгневаю, она изничтожит нас.

— Увы, — соглашалась жена. — Жаль, что мы не бедняки и не можем жить в покое.

Четыре года принц Гун строил мавзолей. Много времени ушло не только на сбор средств, но также на отделку: из мрамора высекли огромные фигуры зверей и воинов, которые установили парами на страже у входа в мавзолей. Специально для фигур из мраморных карьеров, находившихся в сотне миль от Императорского города, доставляли глыбы весом от пятидесяти до восьмидесяти тонн. Глыбы были продолговатыми по форме, но для двух слонов-близнецов вырубили камень в пятнадцать футов в длину, двенадцать футов в ширину и двенадцать в толщину. Каждую глыбу везли на шестиколесной повозке, запряженной шестьюстами лошадьми и мулами. Лошадей и мулов впрягали в одну упряжь, а повозку прикрепляли двумя толстыми пеньковыми веревками, переплетенными проволокой. На повозке сидел императорский знаменосец, который держал династический флаг, а с ним четыре евнуха. Каждые полчаса кавалькада останавливалась для отдыха. Прежде чем остановиться или снова тронуться в путь, один из евнухов ударял в большой медный гонг. Перед обозом ехал стражник с предупреждающим флагом. С такими предосторожностями доставили все десять огромных глыб, которых ждали руки искуснейших скульпторов.

Мавзолей с куполом был сложен из мрамора. В середине стоял огромный постамент, отделанный золотом и драгоценностями. Здесь предстояло покоиться императорскому гробу. Ясным осенним днем гроб покойного императора в сопровождении многочисленной траурной процессии прибыл в мавзолей. В присутствии Матери императрицы и Вдовствующей императрицы, молодого императора, принцев и министров двора огромный гроб был помещен на пьедестал, горели свечи и курились благовония. Гроб был сделан из дорогого дерева, гладко выструган и отполирован. Перед тем как запечатать гроб, на высохшее тело покойного императора были возложены геммы. Положили также рубины, нефрит, изумруды из Индии и ожерелье из чудесных желтых жемчужин. Затем крышку гроба запечатали дегтем и клеем из тамарискового дерева. Эта смесь затвердевает и становится крепкой, как камень. На гробе вырезали сутры Будды, а вокруг гроба евнухи разместили фигурки людей из шелка и бумаги, установленные на бамбуковых рамках. В древние, менее цивилизованные времена вместо фигурок в могилу за властелином следовали живые люди, его слуги, обреченные на смерть ради того, чтобы не оставлять своего повелителя одного на Желтых источниках. С императором была захоронена его покойная первая супруга, старшая сестра Вдовствующей императрицы, чье имя тоже было Сакота. В течение пятнадцати лет ее тело покоилось в тихом деревенском храме в семи милях от города, где оно ожидало смерти императора. Теперь супруга воссоединилась со своим господином, и гроб ее был поставлен на низкий простой постамент у его ног.

Когда священники отпели молитвы, а регентши и молодой император простерлись перед покойным, остальные удалились из мавзолея. Только мерцающий свет свечей освещал драгоценные украшения и разрисованные дощечки, которые украшали стены мавзолея. Наконец огромные бронзовые ворота закрыли и те, кто прощался с императором, вернулись в свои дворцы.

На следующий день после похорон Мать императрица издала указ полного прощения Гуна.

«Принц Гун в течение пяти последних лет занимался по нашему приказанию устройством похорон покойного императора. Он проявил скромность и усердие, и наше горе было несколько облегчено великолепием императорского мавзолея и торжественностью похоронных церемоний. Таким образом, дабы светлый нефрит честного имени принца Гуна не был испорчен в анналах нашего царствования, мы постановляем: запись его предшествующей немилости стереть, а его честь восстановить. Таким образом мы вознаграждаем нашего верного слугу, и пусть его имя всегда будет чистым».

В конце дня Мать императрица гуляла в своем любимом саду. Был мягкий осенний вечер, небо жемчужно серело, а закат слегка розовел на небе. Она была меланхолична, но не печальна потому, что не испытывала горя. Дух ее пребывал в одиночестве, но к этому она уже привыкла. Такова была цена величия, которое оплачивалось ею день за днем и ночь за ночью. И все же она оставалась женщиной. Живое воображение перенесло ее в некий дом — дом, где жили мужчина и женщина и где у них рождались дети. В траурный день евнух сказал ей, что у Жун Лу родился сын. В три часа ночи перед рассветом Мэй произвела на свет здорового мальчика. Снова и снова Мать императрица думала об этом ребенке. Однако, когда Жун Лу стоял в траурном карауле вельмож, она не видела на его лице следов радости. Долг не позволял ему показывать своих чувств, но сейчас, когда он вернулся домой, мог ли он удержаться от радости? Она никогда не узнает.

Она медленно прохаживалась по аллее парка вдоль поздних цветущих хризантем. Ее сопровождали сторожевые монгольские собаки, которые охраняли ее день и ночь. Маленькие дворцовые собачки служили лишь для забавы. Прогулка подходила к концу, ее ждали неотложные государственные дела. Призвав на помощь волю, как приходилось делать не раз, она отогнала сладостные мечты и грустные мысли и пошла в направлении дворца.

Два лета спустя, Мать императрица перенесла двор в Морские дворцы. Как-то летним вечером она сидела на троне и смотрела представление императорского театра. Давали пьесу, написанную два века назад одним остроумным сочинителем. Злодеем в пьесе был выведен длинноносый европеец с огромным мечом на поясе и с усами, похожими на распростертые крылья ворона. Героем же был Первый министр китайского двора. Его роль играл главный евнух Ань Дэхай, который оказался гениальным актером.

Представление было в разгаре. Внезапно евнух Ли Лянь-инь, громче всех смеявшийся, замолчал, поднялся со своей скамеечки, стоящей неподалеку от императорского трона, и попытался тихонько ускользнуть. Однако Мать императрица, от глаз которой ничего не ускользало, знаком показала ему вернуться, что он и сделал с несколько пристыженным лицом.

— Куда это ты? — спросила она. — Почтительно ли тебе уходить, когда на помостах — твой начальник?

— Ваше высочество, — проговорил Ли Ляньинь шепотом, — вид этого иностранного негодяя напомнил мне об обещании, которое я дал молодому императору и про которое позабыл.

— Что же это за обещание? — поинтересовалась она.

— Он где-то прослышал об иностранной игрушке: повозке, которая ездит сама, без лошади, и приказал купить ему такую. Но где же ее найти? Я спросил у главного евнуха, и он сказал, что, возможно, в магазине, который содержит один иностранец в посольском квартале. Туда я сейчас и пойду искать эту игрушку.