Перл Бак - Императрица

Итак, в этот прекрасный день в предполуденное время императрица сидела в глициниевом павильоне, удобно расположившись в большом резном стуле, поставленном высоко, подобно небольшому трону, на помост. Она уже не притворялась, что кто-то был равен ей, ибо наконец-то знала, что ее власть зависит только от нее самой. Фрейлины стояли поодаль.

— Развлекайтесь, малышки, — сказала императрица. — Идите куда пожелаете, любуйтесь на золотых рыбок в бассейнах, разговаривайте шепотом или вслух. Только помните, что мы пришли сюда наслаждаться глициниями, а не упоминать о горестях.

Они журчащим шепотком поблагодарили ее, эти молодые и красивые девушки, одетые в ярчайшие одежды всех цветов. Солнечные лучи ласкали их безупречную кожу и красивые руки, заглядывали в черные глаза и сверкали на украшенных цветами прическах.

Они повиновались ей, хотя осторожно, заботясь о том, чтобы все время кто-то из них находился рядом с императрицей. Когда двадцать удалялось, двадцать других обступали ее. Но императрица, казалось, их не замечала. Ее взгляд был прикован к маленькому императору, ее племяннику, который играл со своими игрушками на террасе неподалеку. При нем были два молодых евнуха, которых она игнорировала. Внезапно императрица подняла правую руку ладонью вниз и сделала знак ребенку.

— Подойди сюда, сын мой, — сказала она.

Он не был ее сыном, и когда она произнесла эти слова, ее сердце восстало против ребенка. Однако она назвала его сыном, ибо выбрала его, чтобы посадить вместо умершего сына на трон Дракона.

Мальчик поглядел и медленно подошел к ней, подталкиваемый старшим из евнухов.

— Не трогай его, — резко приказала императрица. — Он должен подходить ко мне по своей воле.

И все-таки ребенок не хотел подходить. Он положил палец в рот и уставился на нее, и игрушка, которую он держал в руках, упала на изразцовую дорожку.

— Подними, — сказала императрица, — принеси мне свою игрушку, я хочу посмотреть, что у тебя есть.

Ее лицо не изменилось. Красивая и спокойная, она не улыбалась, хотя и не была рассержена. Она подождала, пока, принужденный ее властным взглядом, ребенок не нагнулся, не поднял игрушку и не подошел к ней. Хотя он и был малышом, он встал перед ней на колени и поднял игрушку так, чтобы она видела.

— Что это? — спросила она.

— Паровоз, — ответил мальчик, и голос его был таким тоненьким, что она едва могла его слышать.

— Эти паровозы…,- проговорила она задумчиво, не протягивая руку, чтобы взять игрушку. — А кто дал тебе паровоз?

— Никто, — ответил ребенок.

— Чепуха, — сказала она. — Он что, вырос у тебя из руки?

И она кивнула молодому евнуху, чтобы тот сказал.

— Ваше величество, — доложил евнух, — маленький император всегда в одиночестве. Во дворцах нет детей, чтобы играть с ним. Чтобы он не плакал, мы приносим ему много игрушек. Он больше всего любит игрушки из иностранного магазина в посольском квартале.

— Иностранные игрушки? — задала она вопрос резким голосом.

— Этот магазин содержит один датчанин, ваше высочайшее величество, — объяснил евнух, — и этот датчанин посылает гонцов по всей Европе за игрушками для нашего маленького императора.

— Паровоз, — повторила она, протянув руку и взяв игрушку. Она была сделана из железа, маленькая, но тяжелая, под корпусом находились колеса, а наверху труба.

— Как ты играешь с ним? — спросила она у маленького императора.

Он забыл страх перед ней и вскочил на ноги.

— Древняя мать, вот так! — он схватил игрушку и открыл маленькую дверцу. — Внутри можно зажечь огонь из кусочков дерева. А сюда можно налить воды, и когда котел закипит, то выходит пар, и тогда колеса крутятся. Сзади я прицепляю вагоны, и паровоз тянет их. Это называется поезд, Древняя мать.

— Действительно, — задумчиво проговорила она.

Она посмотрела на ребенка. Слишком бледный, слишком тощий, лицо слишком слабое, — не мальчик, а тростник…

— Что еще у тебя есть? — спросила императрица.

— Другие поезда, — с воодушевлением ответил мальчик. — Некоторые заводятся ключом, еще у меня есть большая армия солдат.

— Каких солдат? — спросила она.

— Много разных, — сказал он. — Он забыл о страхе и даже подошел достаточно близко, чтобы опереться на ее колени. Она почувствовала странную боль там, где опиралась его рука, а в сердце — странную тоску по чему-то утерянному.

— У моих солдат есть ружья, — говорил он, — и они носят форму, нарисованную, конечно, потому что это оловянные солдатики, а не настоящие.

— У тебя есть китайские солдатики? — спросила она.

— Нет, китайских нет, — сказал мальчик, — есть английские, французские, немецкие, и русские, и американские. Русские одеты…

— А как ты отличаешь одних от других? — спросила императрица.

Он засмеялся.

— Это очень легко! У русских бороды длинные… — он показал руками себе на пояс-А у французских бороды только здесь… — он дотронулся указательным пальцем до верхней губы. — Американцы…

— И ведь у всех белые лица, — сказала она странным голосом.

— Откуда вы знаете? — удивился он.

— Знаю, — ответила императрица.

Она оттолкнула ребенка, взяв его рукой за локоть, и он отступил назад, и его глаза потускнели. В это время появилась Сакота, Вдовствующая императрица. Вместе с четырьмя фрейлинами она шла медленно, ссутулившись под тяжелым головным убором, который делал ее лицо слишком маленьким.

Мальчик побежал ей навстречу.

— Ма-ма, — закричал он, — я думал, что ты совсем не придешь.

Его ласковые руки потянулись за ее руками, и он приложил ее ладони к своим щекам. Поверх темной головки мальчика Сакота посмотрела через двор и встретила пристальный взгляд Цыси, направленный на нее.

— Отпусти меня, дитя, — прошептала она.

Но ребенок не хотел отпускать ее. Под взглядом императрицы он льнул к Сакоте и шел рядом с ней, держась рукой за складку серого шелкового платья.

— Подойди, сядь рядом, сестра, — сказала императрица.

Она указала большим пальцем, украшенным кольцом, на резной стул рядом с ее собственным, и Сакота, поклонившись, села.

Маленький император, все еще не отпуская ее руку, стоял рядом. Императрица заметила это, как видела все, но виду не подала. Ее длинные спокойные глаза остановились на ребенке, а затем перешли на лозы глициний. Мужские лозы, огромные и старые, росли рядом с женскими, чтобы цветки развивались как можно лучше. Лозы обвивались вокруг двух одинаковых пагод и кипенью белого и пурпурного цвета нависали над крышами из желтых фарфоровых черепиц. Солнце было теплым, и пчелы, обезумевшие от благоухания, жужжали над цветами.

— Эти пчелы, — заметила императрица, — они собираются здесь со всего города.

— Действительно, сестра, — ответила Сакота. Но она не смотрела на двери. Вместо этого она гладила детскую руку, тонкую маленькую ручонку, под нежной кожей которой слишком явственно проступали вены.