Перл Бак - Императрица

— Я хочу только покоя, — сказала императрица Ли Ляньиню. — Назови мне каких-нибудь девушек, которых ты знаешь и которые не будут любить моего племянника так же сильно, как Алутэ любила моего сына. Раздоров я терпеть не могу. Я больше не желаю быть обеспокоенной ни любовью, ни ненавистью.

Увидев, что Ли Ляньиню, который в последнее время сильно располнел, было неловко стоять на коленях, она велела ему сесть и отдохнуть, пока он думал, кого из девушек можно предложить. Евнух с радостью уселся на стул, при этом вздыхая и обмахивая себя веером, ибо погода была слишком теплой для весны и на деревьях и кустарниках началось раннее цветение.

— Ваше высочество, — сказал он, поразмыслив, — почему бы не выбрать славную, но некрасивую дочь вашего брата Гуйсяна?

Императрица хлопнула в ладоши, выражая свое одобрение и бросив на безобразное лицо своего евнуха взгляд признательности.

— Почему это я не подумала о ней? — ответила она. — Это наилучшая среди молодых придворных дам, молчаливая и готовая услужить, скромная и всегда преданная мне. Она моя любимица — потому, полагаю, что я забываю о ее существовании!

— А в качестве императорских наложниц? — спросил Ли Ляньинь.

— Назови мне каких-нибудь красивых девушек, — сказала она беззаботно, и ее глаза поднялись к высокому шпилю пагоды, возвышавшемуся над соснами. — Только пусть будут глупенькими, — добавила она.

На это евнух сказал:

— Наместник Кантона заслуживает награды, ваше высочество, за то, что он удерживает бунтовщиков, которые чинят беспорядки в южных провинциях. У него две дочери, одна красивая, а другая толстая, и обе глупые.

— Я назову их, — сказала императрица по-прежнему беззаботно. — Готовь указ.

Получив указания, Ли Ляньинь поднялся с трудом, сотрясаясь своим огромным телом, а она посмеялась над ним, и это ему понравилось; он пробормотал, что Старому Будде не следовало беспокоиться, он сам все устроит, ей нужно появиться только в день свадьбы.

— Послушай! — отчитала его императрица, указывая на него вытянутым мизинцем, на котором красовался ногтевой щиток, украшенный рубинами. — Ты осмеливаешься называть меня Старым Буддой!

— Ваше величество! — сказал евнух, пыхтя и задыхаясь. — Так народ называет вас повсюду, поскольку прошлым летом вы вызвали дожди молитвами.

Действительно, той зимой не выпало снега, всю весну небо оставалось голубым подобно сапфиру, и даже летом дожди не пошли. Императрица объявила указ о молитвах и посте, и сама молилась и постилась и приказала всему двору делать то же. На третий день Будда уступил, небеса растаяли, и на землю ринулись дожди. Радостный народ выбежал на улицы и пил благословенную воду, обмывал руки и лица и воздавал хвалу своей императрице за ее власть наравне с богами. Повсюду кричали:

— Она — наш Старый Будда!

С тех пор главный евнух принялся звать императрицу Старым Буддой. Это была грубая лесть, и она знала это, однако ей это нравилось. Старый Будда! Это было высочайшее имя, которым народ мог удостоить правителя, ибо оно означало, что люди видели в нем бога. Теперь она забыла, что родилась женщиной. В возрасте пятидесяти пяти лет она ощущала себя существом, которое живет отдельно от мужчин и женщин и выше их всех, как Будда.

— Ладно, ладно, — говорила она, смеясь, — что ты там еще скажешь, чудовищный человек!

Когда евнух ушел, она отправилась бродить в одиночку по роскошным паркам, устроенным ею самой, и солнце светило на ее красивое стареющее лицо и на сверкающие одежды, какие она любила носить. На установленном ею самой расстоянии фрейлины следовали за ней подобно стайке пестрых бабочек.

Наступил день свадьбы, недобрый день, не благословленный Небом. Знамения были плохими. Накануне ночью могучий ветер задул с севера и сорвал крышу из циновок, которую соорудили евнухи над огромным двором Запретного города, местом, которое императрица своим указом назначила для свадебной церемонии.

Рассвет был серым и темным, пошел частый дождь. Небеса были неумолимы. Красные свадебные свечи никак не удавалось зажечь, а цукаты и сладости размякли от влаги. Когда невеста вошла в огромный двор и заняла свое место возле жениха, тот отвернул голову, чтобы показать свою неприязнь. Императрица, видя такое неуважение к той, что была выбрана ею самой, едва смогла скрыть ярость. Ее гнев обратился внутрь, кипя прошел по венам, достиг сердца и застыл там злобной и бессмертной ненавистью к племяннику, потому что тот осмелился ей перечить.

Он сидел, высокий, бледный юноша, хрупкий как тростник, слабовольный, с безбородым лицом, с тонкими, всегда дрожащими руками. Однако он был упрям! Это был наследник, которого она выбрала для трона! Его слабость была упреком ей самой, а его упрямая воля была ей врагом. Императрица втайне гневалась, а по желтоватым щекам невесты текли слезы.

Обряды шли своим чередом, императрица казалась безразличной, и когда день кончился, она покинула Запретный город и возвратилась в свой Летний дворец, который отныне должен был стать ее домом.

Оттуда в первый месяц ее пятьдесят шестого года она объявила стране эдиктом, что еще раз удаляется от регентства и что император теперь один восседает на троне Дракона. Что же до нее, объявила она, то она удалялась из Запретного города. Так она и сделала, в тот же самый месяц перевезя свои сокровища в Летний дворец с намерением жить и умереть там, против воли многочисленных принцев и министров. Они умоляли ее не выпускать хотя бы из одной руки бразды правления империей, ибо император, заявляли они, был упрям и слабоволен, что являлось опасным сочетанием своенравия и уступчивости.

Он слишком подвержен влиянию своих наставников — Кан Ювэя и Лян Цичао, — говорили министры.

И, ваше величество, он слишком любит иностранные игрушки, — подчеркивал главный цензор, — до сих пор молодой император, хотя он уже мужчина и муж, просиживает часами с игрушечными поездами, заводя их ключом или разжигая огонь, чтобы увидеть, как они едут по игрушечным путям. Мы сомневаемся, что это у него только забава. Мы опасаемся, что у него есть замысел построить иностранную железную дорогу на нашей древней земле.

Она посмеялась над ними, очень довольная тем, что стряхнула с себя заботы и обязанности.

— Теперь это ваше дело, — заявила императрица. — Делайте что хотите с вашим молодым повелителем, а мне позвольте отдыхать.

Все до единого были встревожены, тем более что принц Гун и Жун Лу уже были изгнаны со двора.

— Но сможем ли мы приходить к вам, если наш молодой император не будет прислушиваться к нашим советам? — спрашивали министры и принцы. — Помните, ваше высочество, что он боится только вас.

— Я не в другой стране, — отвечала императрица все еще озорно, — я всего лишь за девять миль. У меня есть евнухи, шпионы, придворные. Я не позволю императору лишить вас голов, пока вы верны мне.