Морис Юлет - Ричард Львиное Сердце

Джон встал, держась за стул, чтобы подать знак к состязанию. Он воскликнул:

— О, Ричард Анжуйский! Сверши над телом де Сен-Поля, что долг повелевает тебе! А ты, Эд, отстаивай свои права во имя Святой Троицы и Владычицы нашей Богородицы!

Епископ турский благословил обоих и их выезд. Они разъехались в разные стороны — и бой начался. Он был короток, окончился в три приема. С первого же удара Ричард выбил противника из седла, со второго — сбросил с него шлем и нанес ему глубокую рану на щеке, с третьего — повалил на землю и всадника и коня и переломил рыцарю спину. Так Сен-Поль больше и не шевельнулся…

В тот же миг, как это свершилось, среди безмолвной тишины, принц Джон сошел с трибуны и бросился Ричарду на шею.

— О, милый брат! — воскликнул он. — Что бы я делал, если бы тебе на долю выпала такая беда? Подумать только — и то уж у меня сил не хватает.

— О, брат, я думаю, — спокойно отозвался Ричард, — ты перенес бы это преблагополучно: женился бы на мадам Элоизе, а на помин души моей из ее же приданого уплатил бы за одну или две панихиды.

Все слышали ясно этот беглый залп. Джон покраснел, как зарево.

— Как это так? Что ты хочешь сказать, Ричард? — пробормотал он, запинаясь.

— Разве мои слова так запутаны? — спросил тот. — Обдумай их, выучи наизусть, а сам тем временем, будь так любезен, поезжай со мной в Париж.

Мигом вся краска сошла с лица принца Джона.

— А! В Париж? — повторил он и взглянул так, словно увидел смерть за спиной.

— Да, туда мы и должны ехать, — вымолвил Ричард. Только помолимся сперва за этого бедного слепого червя, что лежит там, на земле: теперь он, слава Богу, видит, чем оскорбил.

— Там ведь Конрад Монферратский, кузен умершего, — заметил не без намерения Джон. Но Ричард только засмеялся.

— Мы еще успеем вовремя встретиться с ним. Я передам ему вести про его кузена Сен-Поля. Чего ради он туда забрался?

— Да, вот по поводу королевства Иерусалимского. Он стремится к Сивилле [26] Сивилла — это сестра иерусалимского короля Балдуина IV и к этой короне — весьма возможно, что он получит и ту и другую.

— Не думаю, Джон, не думаю. Мы займем все его помыслы другими делами… покуда, за недостатком моих собственных. Ну, а теперь у тебя, братец, еще есть блестящая надежда.

Принц Джон засмеялся, но натянуто, и заметил:

— Твой язычок кусается, Ричард.

— Фу! Ты большего-то и не стоишь! — сказал Ричард. — Я берегу свои зубы.

И он пошел прочь.

Приехав в Париж, Ричард отправился в замок своего родственника графа Ангулемского, а брат его — в аббатство Сен-Жермен. Пуатуец, гонец Ричарда, поехал от него к королю Филиппу-Августу, а принц Джон, полагаю, сам понес от себя весточку туда, куда ему было всего нужнее, чтобы она дошла. Думаю, что он добивался свидания наедине с мадам Элоизой. А если большой алый капюшон, который поддержал его на ветру на углу Клерского Луга [27] часть Парижа , покрывал чью-нибудь другую спину, а не спину Монферрата, ну, тогда, значит, народная молва — лгунья! Ричард, со своей стороны, не придавал значения Джону и его уверткам. Волной поднялся в нем прилив отвращения сильного человека к трусливому юноше. Теперь, когда он затащил его в Париж, казалось, самое лучшее было — оставить его одного. Но чувствительность была злейшим врагом Ричарда. Ведь, если он не намеревался пришибить змею палкой, то хоть не следовало ломать эту палку.

Впрочем, что касается Джона и его изворотов, мне до него мало дела. Скажу про него лишь одно. Все, что он делал и чего не делал; проистекало не от ненависти к тому или другому человеку, но от страха за свою жизнь или от любви к собственному брюху. Каждый принц анжуйского дома безгранично любил который-нибудь из членов своего собственного тела: один — более благородные, другой — более ничтожные, низшие члены. Если Джон любил свое брюшко, ги Ричард любил свое царственное чело. Но довольно об этом.

Ричард был вызван к королю Франции день или два спустя после своего приезда в Париж. Он немедленно отправился туда со споим духовником Ансельмом да еще с одним или двумя лицами в придачу, и был немедленно принят. Он до того поспешил, что вместо одной высокой особы застал в приемной у Филиппа французского целых двух: с королем был Конрад Монферратский, широкоплечий, бледный, угрюмый итальянец, самохвал и кипяток. Французский монарх, еще совсем юный, был одних лет с Жанной. Худенький, угловатый, он представлял собой ту серенькую форму, в котирую вылиились подонки рода Капета [28] Капет — родоначальник третьей династии во Франции, Капетингов, которые царствовали с 987 г. до 1328 г. . Лицо у него было гладкое, как у девушки: ему не было даже необходимости бриться. Губы были тонкие и прорезаны как-то вкось. Как мальчик он любил Ричарда, восторгался им, но как Капетинг он не доверял ему, как и все на свете.

Ричард опустился на колени перед своям сюзереном, по тот поднял, поцеловал его и усадил рядом со своим троном. Это смутило и обидело Монферрата, которому приходилось стоять: он считал себя (а, пожалуй, и был в действительности) выше всех некоронованных особ.

По-видимому, западный ветер принес к сюда весточку. Король воскликнул полушутя, полусердито:

— Ах, Ричард, Ричард! Чего вы натворили в Турене?

— Прекраснейший мой повелитель! — ответствовал Ричард. — Я натворил такого, что боюсь огорчить нашею кузена Монферрата. Я переломил спину графу де Сен-Полю.

При этих словах багровое лицо маркиза приняло свинцовый оттенок. Он завертел и пальцами и языком. Как помои из переполненного ушата понеслись излияния маркиза:

— О, государь! О, король Франции! Разреши мне переломить спину этому разбойнику, который в один прием грабит и оскорбляет человека. Свет Евангелия! Да можно ли это терпеть?

Разъяренный, с пеной у рта, он рванулся вперед на шаг или два, держась рукой за рукоятку своего длинного меча. Ричард встал, спустился с трона и выпрямился во весь рост:

— Маркиз! Если вы будете употреблять слова, которых я не желаю слышать… Король Филипп вступился.

— Прекрасные господа, любезные господа… Но Ричард сделал рукой то, свойственное ему, царственное движение, которое замечали даже короли.

— Дорогой мой повелитель! — прозвучал его голос ровно, спокойно. — Дозволь мне высказать все мои мысли прежде, чем маркиз соберется со своими. Граф Сен-Поль, по скотским побуждениям, говорил при мне, правду ли, нет ли, о мадам Элоизе. Если то была правда, я готов был умереть, если же нет — надеюсь, он должен был сделать то же самое. Будучи убежден, что это ложь, я одного человека уже покарал за это, но тот получил свои сведения от Сен-Поля. Поэтому я назвал Сен-Поля лжецом и прочими подходящими именами. Это дало ему повод спасти свою добрую славу, но подставить под смертельный удар свою спину. Он сам сгубил первую, а я — вторую. Теперь послушаем, что скажет нам маркиз.