Морис Юлет - Ричард Львиное Сердце

И они пошли только втроем: шейх, маркиз и Джафар-ибн-Мульк.

Когда они, наконец, достигли цветущей долины и вступили в третий из парадных покоев, их встретил глава евнухов и заявил, что его господин в гареме, а потому тревожить его невозможно. До сих пор маркиз все расточал улыбки и восторги, но теперь его взяла страшная досада. Но делать было нечего. Поневоле пришлось ему ждать аа голубом дворе часа три. Наконец его ввели в приемную залу, залитую молочным светом, и он чуть не упал в обморок от злости и смущения. Он был ослеплен; он, спотыкаясь, прошел по кроваво-красному ковру до трона и, едва держась на ногах, остановился с сомкнутым ртом, в то время как Повелитель ассассинов уставился на него до того прищуренными глазами, что трудно было даже поручиться, видит ли он его. Окружающие как колы, стояли на коленях.

— Что вам нужно от меня, маркиз Монсферрат? — Спросил старый владыка самым глухим голосом.

Маркиз набрался храбрости и сказал с достоинством:

— Прекрасный повелитель мой! Я хочу свести двух королей на дружественной почве, я ищу союза для общей доброй цели и ищу обмена выгодами и прочими подобными любезностями.

Все эти предложения были записаны на табличках и внимательно просмотрены Старцем из Муссы, который, наконец, сказал:

— Рассмотрим все это по порядку. Каких же это королей вы хотите свести на дружественной почве?

— Вас, государь мой, и себя, — отвечал маркиз.

— Я не король, — отозвался Синан, — и не слыхал, чтобы вы были король.

— Меня избрали королем Иерусалима! — резко возразил маркиз.

Старец поднял свое морщинистое чело.

— Ну, дальше. Что это за общая добрая цель?

— Хе-хе! — просиял маркиз. — Это — справедливая кара. Я буду разить вашего врага, султана, через его друга, короля Ричарда.

Старец задумался.

— Ты сам нанесешь ему удар, маркиз? — спросил он наконец.

— Государь! Твой вопрос совершенно справедлив, — поспешил ответить Монферрат. Выходит так, что я не могу сам сразить короля Ричарда: мне до него не добраться. Я в этом сознаюсь — видишь, как я откровенен! Но вы, я уверен, можете сразить его. А этим, позвольте вам заметить, вы нанесете смертельный удар Саладину, который его любит и заключает с ним договоры вам в ущерб и всему христианству на позор.

— Ты говоришь о позоре христианству? — переспросил Синан, заморгав глазками.

— Увы! Будешь поневоле говорить, — мрачно подтвердил маркиз.

— Я вижу, ты принимаешь близко к сердцу это дело.

— Да, очень близко! — отвечал маркиз. Старец опять пристально посмотрел на него, потом спросил, где можно найти Мелека.

— Мы думаем, что он теперь в Аскалоне и отделился от герцога Бургундского, — сказал маркиз.

— Джафар-ибн-Мулък и Коджа-Гассан! — сказал старец как бы во сне. — Подите сюда!

Молодые люди отошли от стены и упали ниц перед троном, а их господин обратился к ним таким голосом, словно заказывал обед:

— Возвращайтесь с маркизом на берег через Эмезу и Баалбек и, как завидите Сидон, наносите удар! Одного из вас сожгут живьем. Я думаю, пусть лучше это будет Джафар. Другой же пусть поспешит вернуться с доказательством. Прием окончен.

Старец сомкнул глаза. Лежавших ниц кто-то тронул легонько. Они подползли к своему повелителю и поцеловали его ногу. Затем стали поджидать маркиза. А тот, бледный, как смерть, ничего не видел и не слышал. При новом знаке один из ассассинов положил ему руку на плечо.

— О, Господи Иисусе! — пробормотал маркиз, обливаясь потом.

— Перестань блеять, глупый баран! Ты разбудишь господина, — торопливо прошептал Джафар.

Маркиза увели, а Старец спал себе преспокойно.

Никого из своих так больше и не видал маркиз: во-первых, их уже не было в Мон-Ферране, во-вторых, его повезли другой дорогой. Сперва ехали по угрюмому хребту Мазиафа, где крепость, словно повисшая в воздухе, как облачко, стережет долины, потом — по снежным полям, по террасам, вырубленным во льдах, где крутизна поднимается и падает на тысячу футов с обеих сторон. Так добрались до Эмезы — горного селения, окутанного вечными туманами; оттуда спустились к Баалбеку и через тернистые речные ущелья — к залитому солнцем морю. Вот по каким местам вели приговоренного к смерти итальянца! А он тем временем уж понял, что конец его близок, и старался закалить себя, чтобы мужественно встретить смерть.

Башни Сидона засверкали непорочной белизной над сизой пеленой туманов. Путники увидели золотистые пески, окаймленные морской пеной, увидели и корабли. Спускаясь по долине, роскошно усеянной цветами и душистыми кустами, там, где крепкие кактусовые изгороди замыкали вспаханные поля и оливковые сады, а кузнечики поднимали свою трескучую музыку, Джафар-ибн-Мульк прервал молчание, в которое были погружены все трое:

— Пора? — спросил он своего брата, не поворачивая головы.

— Нет еще, — отозвался Коджа.

Маркиз принялся горячо молиться, но не раскрывая уст.

Они вступили в степь, среди которой торчали утесы, покрытые альпийскими розами и диким виноградом. Здесь воздух был мягкий, чистый, солнце нежно. Осел маркиза вдруг вздумал порезвиться, насторожил уши и заржал. Джафар-ибн-Мульк подошел вплотную к маркизу и обнял его за шею.

— Добрый знак! — сказал он. — Рази, Коджа! Коджа всадил свой нож по рукоятку — маркиз только кахикнул. Джафар сиял его с осла — труп трупом.

— Ну, а теперь отправляйся обратно, Коджа, — проговорил он. — Я должен оставаться здесь: такоко ясное желание Старца!

— И я тоже думаю, — сказал тот. — Дай мне доказательство!

Они отрубили маркизу правую руку. Коджа, встряхнув ее, положил себе за пазуху. Когда он уж отъехал далеко по дороге в горы, Джафар сел на кучку фиалок, поел немножко хлеба и фиников и крепко уснул на солнышке. Там его и нашел объезд сидонских солдат, которые тут же поблизости нашли бренные останки своего повелителя за исключением правой руки. Солдаты забрали Джафара-ибн-Мулька и сожгли его живым.

Старец из Муссы был ласков с Жанной; он был до того доволен ею, что редко проводил время без нее. Он находил теперь, что Фульк — прекрасный мальчик, да иначе и быть не могло, принимая во внимание, какие у него родители. Жанне была дана самая полная свобода, какая только возможна для любимицы великого владыки. Однажды, недель шесть спустя после того, как она в первый раз явилась в долину, он послал за ней. Когда она пришла и низко поклонилась, он потянул ее за руку, чтоб она стала рядом с троном, обнял ее и поцеловал. С чувством самоудовлетворения заметил он, что у нее прекрасный вид.

— Дитя мое! — ласково начал он. — У меня есть для тебя новость, которая, наверное, будет тебе приятна. В настоящее время большая часть маркиза уже разложилась в склепе.