Михаил Ишков - Навуходоносор

Его отвлек скрип двери. Послышались шаги, едва слышное шарканье донышка кувшина. По звуку узник определил, что там вдосталь воды и кусок хлеба больше обычной пайки. Наверное, по случаю Нового года тюремный писец расщедрился… Он ловко подобрался к лежанке, нащупал на положенном месте глиняный кувшин и ломоть ячменного хлеба, по привычке спросил.

— Что там на дворе? Дождь или ясно?

Ответа не было, что тоже вошло в привычку. Чтобы добиться от стража членораздельной речи, его следовало удивить. Лучше сказать, ошарашить!.. Спросить о чем-то таком, что покажется ему заслуживающим ответного слова. Собственно Седекии было наплевать в ту минуту — ответит ему бородатый халдей или нет. Он получил еду, следовательно, Яхве не оставил его своей милостью. Этого достаточно. Это добрый знак… Вряд ли царь должен дожидаться своей очереди на страшном суде в толпе с простолюдьем. У царя свои права…

В тот момент, когда гонец доложил, что халду ворвались в город, Седекия даже как-то успокоился. Нить лопнула, надежда испарилась, стало проще жить. Может, и на этот раз пронесет. В ту же ночь он со всеми домочадцами, женами, сыновьями, слугами тайным ходом выбрался за пределы городских стен и под покровом ночи, обходными тропами двинулся в сторону Вифлеема и Лахиша, откуда собирался перебраться в Египет.

Конный кисир пленил царя со всеми родственниками поутру. Плетьми, не разбирая кто ты — царский сын или подлый раб-виночерпий — погнали назад. Там и свершилось. Набузардан, огромный, бородатый, сначала убил сыновей, потом коснулся его глаз длинным тонким лезвием ассирийского кинжала…

Седекия довольно потер руки и вернулся к щели. На этот раз выкрикнул погромче.

— Набузардан! Будь ты проклят, Набузардан!..

Рахим бросил взгляд на простенькое корытце, вырезанное из мрамора и напоминающее пальмовую ветвь — оно было посвящено Иеремии. Глядя на редкую, долго набиравшую силу капельку, на ее ровный, как бы замедленный полет, на уверенное шлепанье о каменный пол, где уже заметно нарастал янтарного цвета твердый бугорок, Рахим всегда спрашивал себя — как вода могла родить камень? Неужели в этой прозрачной, безвкусной, мягчайшей жидкости, словно в пивном сусле, зародышами бродят твердость и сила, как бродили они в словах Иеремии. Может, эту незримую способность рождать камень господин, пророк, уману и называют истиной?

Даже после сокрушения стены, захвата храма и царского дворца Иерусалим сопротивлялся еще месяц, пока вавилоняне не сожгли и не сравняли с землей кварталы, примыкающие к воротам Гинаф, а также дома в южной части города, в овраге между Морией и Сионом.

Сразу после того, как передовые части вавилонян через пролом в северной стене ворвались в город, царь послал Рахима и Иддину во главе полутора десятков отборных в город с приказом отыскать и сохранить священный ковчег, а привести к нему пророка, который по сведениям, полученным от перебежчиков, был посажен в дом стражи. Потирающий руки Набонид предположил, что Седекия попытается использовать этого сторонника вавилонян в качестве своего последнего козыря при встрече с Навуходоносором.

Царь усмехнулся и сделал замечание.

— Иеремия никогда не был сторонником Вавилона. Он исполнял волю… правитель указал пальцем в крышу шатра.

Рахим и Иддину поспели вовремя, в когда воины, добравшиеся до храмовой утвари, начали сплющивать золотые вазы и подсвечники — так было удобнее прятать добычу. Декумы отборных были безжалостны — приказали надеть на пики головы особенно буйных и жадных до добычи воинов, затем организовали охрану святилища Яхве. Заглянули внутрь — ларца на постаменте не было. Приказали собрать всех жрецов и прежде всего отыскать первосвященника. Наведя порядок в храме декумы добрались до дома стражи и извлекли из ямы, где по щиколотку было грязной жижи, вконец облысевшего, трясущегося от озноба старца. Тот беспрестанно потирал озябшее тело. Заметив, что вавилоняне молча наблюдают за ним, он жалко улыбнулся и объяснил.

— Замерз…

Как только Иеремия отогрелся возле полыхающего на всю округу дворца Соломона, Рахим и Иддину повели его за городскую черту. На этот раз за всю дорогу наби не проронил ни слова. Шел и плакал… Порой поглядывал по сторонам, тут же отводил взгляд, старался смотреть только себе под ноги. Действительно, на что там было смотреть? На отрубленные человеческие конечности, на тела младенцев, проткнутых мечами, на опоганенные тела женщин? На пожар и смрад, встававший на святым городом? На ужас, поразивший иерусалимскую блудницу во исполнении завета Господа. Яхве сам плакал, взирая с небес на погибель поверившего ему народа.

У правителя ему предложили сесть. Старец попробовал было, однако ноги не гнулись. Рахим помог ему. Сев на краешек, Иеремия разрыдался. Руки у него дрожали…

Навуходоносор не тревожил его. Потом, когда старик немного успокоился, когда поймал брошенный на него взгляд, спросил.

— Желаешь отправиться в Вавилон?

— Нет, господин.

— Чего же ты желаешь?

— Быть с людьми, — он указал рукой в сторону полыхающего Иерусалима.

— Скоро здесь камня на камне не останется…

Иеремия кивнул.

Царь долго смотрел на пророка, потом кивнул.

— Ступай. Ты волен действовать, как тебе угодно. Тебя будут охранять.

Иеремия поднялся.

— Послушай, старик, — неожиданно обратился к нему Навуходоносор. — Где ковчег? Ты знаешь, где он спрятан?

— Да, господин.

— И не скажешь?

— Нет, господин.

— А если я начну пытать жрецов?

— Они тоже не скажут.

— Сомневаюсь. Всегда найдется кто-то, чей дух слаб.

— Тогда, господин, позволь попросить тебя о милости.

— Говори.

— Дай слово, что ты не станешь искать скрижали. И твои люди не станут. Каждому свое… Твой Господь — Меродах, наш — Яхве. Позволь слову Божьему лежать до той поры, пока не будет оно востребовано в светлом мире.

— Я должен дать слово тебе, человек?

— Нет, господин, не мне. Ему…

— Хорошо, — кивнул Навуходоносор. — Пусть слово Божие лежит до поры, до времени.

— Благодарю тебя, господин.

Умер Навуходоносор том же году, в месяце ташриту (7 октября 562 г. до н. э.), в ночь. До утра Рахим охранял его тело. Даже не всплакнул ни разу, просто тупо смотрел и размышлял — куда ему теперь без господина? Как быть народу без хозяина? Разбредутся людишки, попрячутся по своим хижинам и дворцам. Удивительно, прикидывал Рахим, на дворе сухо, ветрено, скоро придет завтра, над городом встанет Шамаш-защитник, а для господина время остановилось. Он ушел к судьбе.

Остановилось время и для Рахима.

Утром его выгнали из дворца. Сам наследник Абель-Мардук не поленился и приказал — что б духа твоего здесь больше не было. Скажи спасибо, что головы не лишил.