Михаил Ишков - Навуходоносор

«Друг наследника трона», его ближайший советник и первый визирь, разгадыватель царских снов и провидец-бару Бел-Ибни встретил послов возле шатра царевича, провел их внутрь, сразу повел беседу — поинтересовался, как жили под Нехао, где он теперь? Какую дань платили фараону? А Ашшурбанапалу?.. Как у них с водой, хватает ли для полива? Если брать с них по мине с хозяйства, не разорит ли это крепкого крестьянина? Должен ли царь Вавилона приказать провести новую перепись населения или можно положиться на правителя города? В конце разговора приказал собрать дань к концу года, когда он будет возвращаться в Вавилон. Послы слушали не прерывая, отвечали кратко, все посматривали в сторону широкого занавеса, за которым угадывали присутствие молодого царевича. Наконец занавес был отдернут и перед ними действительно предстал победитель под Каркемишем. Старший из сирийцев старик с длинной, изжелта белой бородой — позволил себе задать вопрос. Не собирается ли «славный сын великого Набополасара увезти их землю, как то делали предки его, ассирийцы»? Навуходоносор кивнул Бел-Ибни, и тот объяснил, что правитель священного города Вавилона Набополасар, счастья ему и здоровья, также, как и его сын, победоносный Навуходоносор, не помышляют ни об уничтожении добровольно подчинившихся городов, ни об угоне населения, ни о пленении чужих богов. Навуходоносор к тому же не считает себя наследником змеиноподобной Ниневии, ибо Вавилон уже царствовал на земле, когда этого скопища жестокости и злобы еще и в помине не было на берегах священного Тигра. Вот почему наследник трона Небесных ворот возлагает на смиривших гордыню и подчинившихся судьбе статус данников и требует только установить в главных храмах городов статую Мардука и поклонения ему как Творцу и Хранителю мира. Лица послов просветлели, они согласились на все условия и уже на следующий день доставили в лагерь халдеев сумму, обговоренную для раздачи войскам. Серебро и золото, а также богатые дары в лагерь Навуходоносора доставил сам правитель Хамата, явившийся со свитой. С того дня в лагерь Навуходоносора начали съезжаться посольство за посольством. Уже через два месяца вся Сирия и часть финикийских городов выразили готовность признать вавилонского царя господином. Затаились только Иудея, пограничные с Египтом города-крепости Ашдод, Ашкелон и Газа, а также Тир и Сидон, крупные торговые города на побережье Верхнего моря. Теперь поход в южном направлении представлялся царевичу легкой прогулкой. Одно печалило — необходимость расставанья с Амтиду, уже заметно пополневшей в поясе. Ее, беременную, пришлось отправить в Вавилон, сам же наследник вместе с войском двинулся в сторону Дамаска.

Погуляли там вволю. Навуходоносор сам не знал, как в его постели оказалась дочь правителя Бенхадада, глупенькая и жадная до ласок Бел-амиту.

Был месяц улулу, самая жаркая пора в Двуречье. Здесь, в Сирии, на восточных склонах Каламунских гор, где располагался древний Дамаск, зной переносился легко. В воздухе было в меру влаги, дышалось радостно, под утро царевич даже немного озяб. Возможно, сказывалась близость великого моря. А может, копившаяся на недалеких, поросших кедрами вершинах прохлада только и ждала предутреннего часа, чтобы стечь на равнину, остудить разгоряченные тела. Бел-амиту что-то шептала по-своему ему на ухо — видно, выпрашивала какую-нибудь побрякушку или очередную привилегию для своего папаши. Набу-Защити трон смотрел в окно, в котором занималась заря. Было грустно, мучила жажда… Он поднялся, налил себе родниковой воды, выпил залпом, потом сказал Бел-амиту по-арамейски.

— Ты должна родить мне сына…

За дверью послышался шум, затем звон металла. Царевич бросился к брошенной на пол одежде, успел накинуть хитон, перепоясаться коротким скифским мечом. В следующее мгновение до него донеслось.

— Господин, господин!.. Срочное известие из Вавилона!.. — тут, по-видимому, кто-то сдавил кричавшему горло, опять послышалась возня, бряцанье оружия. Навуходоносор решил — будь что будет, боги за него, и распахнул дверь. За порогом стояли свои, вавилоняне. Охрана — двое из отборных и между ними весь в пыли, в рваной хламиде, кожаном панцире и ассирийском шлеме воин, размахивающий жезлом из окрашенной обожженной глины. Этот жезл вручался царским гонцам.

— В чем дело? — рявкнул царевич.

Возня сразу прекратилась.

— Пытается прорваться! — возмущенно заявил один из телохранителей, Иддин-Набу, молодой, приятный на вид парень, попавший в отборные после сражения под Каркемишем, и указал на все еще восстанавливающего дыхание гонца. — Грозит!

— Господин… — Гонец наконец совладал с голосом и протянул царевичу глиняный ящик. Тот был закрыт и запечатан царской печатью. У Навуходоносора руки дрогнули, когда он принял его. — Просят не медлить.

Царевич вернулся в комнату. Бел-амиту бросилась было к нему, но он погладил ее по головке, чмокнул в губы и коротко приказал.

— Вон!

Разбил глиняное колечко, которым был запечатан ящик, достал кусок кожи. Прочитал, побледнел, выпустил послание из рук. На кукольном личике Бел-амиту очертился ужас, она, прижав руки груди, вновь бросилась к нему, однако царевич еще более решительно прикрикнул на нее.

— Ступай же!..

Женщина пятясь, кутаясь в непомерно длинный кусок цветной ткани, спрятав лицо, выскользнула в коридор.

— Гонец! — крикнул Навуходоносор. — Иддин-Набу!..

Оба пыхтя, не уступая друг другу, ввалились в спальню.

— Немедленно Бел-Ибни ко мне. Будить, не взирая ни на что. Имеешь право тащить силой, — приказал он своему телохранителю. Когда тот удалился, спросил у восстановившего дыхание гонца.

— Когда это случилось?

— В третий день месяца улулу, господин. Эстафеты мчались во весь опор. Мой напарник свалился с коня у городских ворот.

— Хорошо, получишь награду. Иди.

В дверях воин столкнулся с запыхавшимся уману.

— Что случилось, Кудурру?

Наследный принц ответил не сразу. Первым делом подошел к окну, глянул на розовеющие, ясно видимые, будто вылепленные облачка, повел озябшими плечами, потом сказал:

— Царь Вавилона Набополасар, мой отец, ушел к судьбе.

Советник, не спрашивая позволения, так и сел на изумительной работы циновку, постеленную на полу.

— Осиротели… — только и смог вымолвить Бел-Ибни.

— …Я тоже полагаю, — сказал советник, — что медлить нельзя, но и бросаться что есть духу в столицу, не следует. Решение должно быть взвешено, оформлено подобающим образом, чтобы никому в армии в голову не пришло, что главнокомандующий оставил их своим попечением и приглядом. Теперь фактически ты, Кудурру, царь, поэтому стоит вести себя осмотрительней. Если, конечно, желаешь, чтобы твое правление долго было на устах людей.