Михаил Ишков - Навуходоносор

— Коварства тоже. Вот ведь как бывает — любую здравую идею всегда можно вывернуть так, что, кроме вреда, от нее ничего не дождешься. Если я первым делом обращусь к верхушке Эсагилы, тем самым я как бы подтвержу ее первенствующее положение среди других храмовых сообществ. Не имеет значения, что великий Мардук — основатель и попечитель нашего города. Так, уману? Если же я сначала навещу верный Урук, первый призвавший отца в трудные годы войны с Ассирией, я одним ударом раскалываю оппозицию…

Наступила долгая пауза. Приняв решение, Навуходоносор неожиданно почувствовал, как он устал, и все равно где-то в глубине сердца ключом било желание действовать, совершать, творить. Это были сладостные ощущения. Стоило только на мгновение податься слабости, как родник мгновенно бы иссяк. Требовалось положить последний кирпичик в намеченный план действий. Что-то необычное, ошарашивающее все население страны. Всех сильных в городах и всех слабых. Всех разом!..

— Вот что еще, — Навуходоносор задумчиво покачал головой. — Не плохо бы поддержать народ в его желании иметь достойного царя. Что, если прямо с завтрашнего дня я начну раздачу наградных земельных наделов воинам, отличившимся под Каркемишем. Кроме того, отборные должны восхвалять новые земли и несметные сокровища, добытые нами в Сирии, и которые ждут не дождутся часа, когда их доставят в Небесные врата. Ты слышал, Набузардан? Это твоя задача. Пусть народ скажет свое слово.

Тот кивнул.

— Тебе, уману, придется потрудиться в канцелярии и в судейской палате. Привлеки всех писцов. Разберитесь со всеми жалобами, и всякий раз, когда обнаружится, что сильный беззаконно обижал слабого, заносите его имя в пергамент. Пусть обратят внимание на любой, самый мелкий факт незаконного закабаления в рабство своих соплеменников, а также на то, как храмы выкупают членов общины, попавших в рабство во время войны. Меня особенно интересуют особо вопиющие случаи, касающиеся мушкенум, ушедших в армию. Это должны быть беспроигрышные дела, чтобы никто не смел заявить, что я действовал вопреки традициям и закону. Мы должны во всеоружии встретить наступление злых дней. Это мой долг, чтобы к схватке доблестного Сина со злым чудовищем в городе была восстановлена справедливость. Все понятно?

До своей спальни он добрался под утро. Амтиду спала, почему-то тяжко вздыхала во сне. Он лег рядом, положил ей руку на живот. Легкий толчок был ему ответом. Сын уже просился наружу, на божий свет? Или дочь?

Жена, охая и постанывая, перевернулась на другой бок, обняла мужа. Тот уже на грани сна задал давно мучивший его вопрос.

— Скажи, моя ласточка, почему ты пренебрегаешь священным храмом Иштар Агадеской? Все-таки она покровительствует роженицам… Стоит ли гневить великую?..

— Ах, Кудурру, — спросонья ответила жена. — Я бы с радостью, только не могу пересилить себя. Боюсь…

— Чего? — усмехнулся Навуходоносор.

— Белых голубей.

— Кого-кого?!

— Этих безжалостных тварей, исчадий Ахримана. Эти птицы, — сразу проснувшись, жарко зашептала Амтиду, — разносят по миру страшную заразу. От нее вымирают селения и города. Так, по крайней мере, говорят у нас в Мидии.

— Ладно, спи, — отозвался царевич.

Старик Навуходоносор поднялся с ложа, приблизился к окну. Со стороны Тигра надвигался рассвет — в той стороне край неба осветился, бирюзовая завесь сглатывала звезды. Прямо перед окном, на зубцах стены цитадели, снежными комочками виднелись голуби, слетавшиеся сюда с крыши храма Иштар Агадеской.

Неисповедимы пути богов. Белые голуби, любимые птицы цветущей, вечно девственной Иштар, как полагала Амтиду, приносят на восток жуткую болезнь. Зачем? Как все-таки простодушен бывает человек, пытающийся постичь замысел божий.

Он вздохнул, направился к двери, вышел в коридор. Рахим, бодрствовавший в своей нише, неторопливо поднялся.

— Завтра и послезавтра можешь отдохнуть. Явишься на пятую ночь. Кого поставишь у дверей?

— Своего старшего сына, господин.

Навуходоносор кивнул.

На третий день празднования нового года, в канун ночи, когда исчезнувший с небосвода рогатый серп Сина-луны должен был воспрянуть от смертного сна, великий царь объезжал город по крепостной стене. Правителю Вавилона с большим трудом удалось ввести эту церемонию. До его указа двадцатилетней давности, на третьи сутки торжеств повелителю предписывалось посещать храмы, пропущенные во второй день, раздавать дары, а также пролить слезы по погибшему Сину, ипостаси Мардука, в его храме, расположенном возле ворот Иштар. Ежемесячная кончина божественного серпа символизировала жертву, которую каждый год приносил творец вселенной, чтобы в час нового рождения дать силу земле и воде, всей живности, всякому ростку, каждому колосу, каждому цветку и зернышку. Пусть будет обилен урожай! Пусть финиковые пальмы сыплют плодами, тучнеет скот, наливаются сладким едким соком луковицы, крупнеют дольки головки чеснока. Вот чего ради принимал смертную муку благородный Мардук, вот зачем страдал плотью всемогущий бог, вот о чем напоминал людям вид осиротевшей, помрачневшей от горя, ближайшей к земле небесной сферы.

Выход царя совершался после восхода солнца. К тому моменту все уже было готово: к дворцовой башне подогнана праздничная роскошная колесница, расставлены караулы, путь по верху стены выметен, сбрызнут водой, стена украшена гирляндами, знаменами и синими штандартами с золотыми изображениями мушхушу — дракона Мардука.

Стены Вавилона [88] Вавилон был окружен наполненным водой рвом шириной около 12 м, соединявшимся с Евфратом, а также тремя стенами. По внутреннему периметру шел вал А, его строительство было завершено Навуходоносором. Далее в 33,53 м возвышались собственно городские стены — внешняя стена, более низкая (Б), называлась Немет-Эллиль («Местожительство Эллиля»), ее также называли просто «Вал». «Стена» или «Великая стена» (В), носила имя Имгур-Эллиль («Услышал Эллиль»); Вавилонские стены получили наименование в честь ниппурского бога Эллиля, с которым отождествлялся вавилонский бог Мардук. Стена Имгур-Эллиль была восстановлена при Асархаддоне, а Немет-Эллиль — при Ашшурбанапале и Шамаш-шум-укине. Набополасар и Навуходоносор II перестроили их и сделали более мощными и высокими. Обе стены были сложены из кирпича-сырца с асфальтовыми прокладками и облицованы обожженным кирпичом. Стена В — Имгур-Эллиль — достигала 6,5 м толщины и имела через каждые 20 метров чередовавшиеся между собой большие поперечные и продольные башни. Вал Немет-Эллиль (Б) отстоял от главной стены на 7,2 м. Высота стен остается неизвестной, но она была не менее 25 м для вала Немет-Эллиль и еще выше для Имгур-Эллиль. составляли красу и гордость священного города. Всего вокруг столицы было возведено тройное кольцо, не считая могучей наружной стены, которая включила в свои объятья не только городские кварталы, но и летний дворец Навуходоносора, а также предместье, где жила знать, Бит-шар-Бабили. Царь объезжал город по внутренней, самой мощной стене, называемой «великой» или Имгур-Эллиль. Места здесь, между двух рядов крепостных зубцов, выступавших над оградой, хватало для трех колесниц в ряд — кортеж был так и выстроен: впереди открытый царский экипаж, следом за ним по обе стороны, клином, с прогалом в половину ширину повозки, две сопровождающих его боевых колесницы, на одной из которых восседал раб-мунгу Нериглиссар, на другой первый советник царя, «владыка приказа» Набонид. За ними, в своих экипажах, царевичи, знать и прибывшие на празднование наместники, вперемежку с союзными правителями. Сын Бел-амиту, наследник престола Амель-Мардук боялся высоты и поэтому особенно не любил эту «надуманную», как он однажды выразился, церемонию. Своему вознице в этот день он приказывал запрягать самых покорных мулов, сам проверял шоры у них на глазах. В узком кругу он, случалось, позволял себе высказываться в том смысле, что отец сумел одолеть множество врагов, заслужить уважение не только соседей-царей, но и тех, «кто взирает на нас из небесных сфер», однако ему так и не удалось утихомирить гордыню, погнушаться тщеславием. Все-то его тянет ввысь!.. Может, поэтому ему так трудно поклониться истинному Богу, воспеть его величие. Набонид, доведший эти слова до ушей царя, в ответ ничего, кроме вздоха, не услышал.