Михаил Ишков - Навуходоносор

— Царь Иудеи и Израиля, помазанник Божий из колена Давидова, рад приветствовать дорого брата. Нынешний день кончается. Завтра же для нас, приверженцев Яхве, святой день, суббота. Мы не можем прогневать Единосущего исполнением дел. Послезавтра в полдень повелитель Иудеи и Израиля явится перед светлые очи царя Аккада и северных территорий.

Ответ был достаточно наглый, совсем не в духе Иоакима, которому поваляться в ногах у сильного одно удовольствие. Седекия, которому тотчас донесли царский ответ, почувствовал, как похолодела шея. Он проклял собственную руку, посмевшую отправить послание Навуходоносору — так и хотелось оттяпать пальцы, чтобы другим неповадно было. Однако, к его удивлению, Навуходоносор спокойно проглотил подобный ответ, словно показывая, что готов разговаривать с Иоакимом на равных. Но в таком случае, его попытка установить тайную связь с правителем Аккада является надежной страховкой против посягательств на его жизнь. Вряд ли брат в таких условиях решится на злое… Седекия распрямил плечи. В этот момент к нему явился посланец от Иоакима и приказал готовиться к предстоящему выходу.

— Быть всем, — заявил слуга. — Сыновьям, женам, всем твоим приближенным. Одеться приказано скудно, золотом и драгоценностями не бряцать. Помалкивать…

Слезы залили лицо Седекии, он впал в столбнячное состояние.

Слепой старик, глядя в непробиваемую, пересыпанную вспухающими и гаснущими звездами тьму, улыбнулся. Теперь смешно было вспоминать о тех часах, которые он провел в кругу своих близких в ожидании смерти. Прикидывал и так, и этак — почему вдруг Иоаким осмелел? Отчего ведет себя с Навуходоносором как с равным? На что надеется? Какие козыри припас? Прежде всего дань за прошлый год — обязательство перед Египтом — лежала в целости и сохранности в дворцовой сокровищнице. Значит, есть чем откупиться от вавилонян. Даже если они потребуют много больше, все-таки основа есть. Может, ему было слово от Яхве, однако с трудом верилось, чтобы Создатель стал общаться с этим греховодником и клятвопреступником. Кому-кому, а Седекии было хорошо известно, что именно Иоаким в бытность свою Элиакимом, послал тайный донос в ставку фараона на брата своего Иоахаза. Тот якобы решил продолжить дело отца Иосии и вступить в союз с вавилонянами, за что и был в цепях уведен в Египет.

Голова трещала от подобных вопросов, и посоветоваться было не с кем. К кому не обратись, сразу продаст. Пригласить Иеремию — тот сразу начнет обличать неправедно добытое богатство, начнет пальцем тыкать в его жен, открыто поклоняющихся Астарте. К тому же сегодня суббота…

Весело было вспоминать, как на следующий день возле царского дворца долго суматошно выстраивалась царская процессия. Царские сановники молча отпихивали друг друга от паланкина царя, его жены отчаянно сражались за место в очереди за царской матушкой. Словно не на казнь собирались. Мрачно посматривали на эту орду племянник Иехония. Только кое-кто из слуг, прощаясь с родными, не мог сдержать слез.

Смех и грех!..

Седекия тоже следовал в паланкине. Так они выбрались из города, где по тайному приказу Иоакима все разом покинули носилки, сбились в толпу и семенящими шажками направились к невзрачному, однако достаточно обширному шатру. Кое-где были видны заплаты, отбеленная дождями ткань совсем обветшала. Седекия недоуменно глянул на Ахикама, тот успел шепнуть: «Это шатер самого Набополасара, мальчишка возит его как святыню. Живет в нем, бережет… Говорят, он приносит ему удачу».

Седекия только плечами пожал, и страх сам собой вытек из груди. Ноги покрепчали, он позволил себе поднять голову, оглядеться.

Народу возле царской палатки было немного: охрана, высшие военачальники, несколько приближенных в будничной небогатой одежде. Кто есть кто, ему объяснил тот же Ахикам, ездивший с дарами в Риблу. Тот, здоровенный, зверского вида — Набузардан, командир отборных!

Слепец не выдержал, заплакал, заговорил вслух.

— Аллилуйя, к тебе взываю, Господи. Много у меня гонителей и врагов, но от откровений твоих я не удаляюсь. Много щедрот твоих, Господи; по суду своему оживи меня, а Набузардана порази жезлом железным; сокруши его, как сосуд глиняный… Пусть узрит он гибель сынов своих. Пусть коснется глаз его острие кинжала.

Он сполз с лежанки, на коленях приблизился к щели и, мгновенно оробев — так всегда бывало, когда он отваживался на недозволенное, — жарко, тихо выдохнул.

— Набузардан! Будь ты проклят, Набузардан!..

Тщедушный старичок с длинной белой бородой, продолжал Ахикам, — это Бел-Ибни, главный советник царя, его первый визирь. Бел-Ибни смотрел сурово, даже с каким-то презрением. Сердце у Седекии дрогнуло. Был там и начальник конницы Нериглиссар, верзила каких поискать, волосы огненно-рыжие, в доспехах. Он стоял вполоборота к приближавшимся иудейским старшинам и даже не глядел на них — разговаривал с командирами и посмеивался. Был там и начальник колесниц, и всякие писцы, но немного. Никто не велел толпе евреев становиться на колени. Седекия перевел дух нет на свете такого палача, который взялся бы безоружным, стоявшим во весь рост, головы рубить, для этого надо ноги подогнуть, опуститься на землю. Тут же два не очень-то видных собой гвардейца в побитых доспехах, неумытые, вынесли роскошное кресло. Следом вышел сам молодой царь и запросто уселся в него.

Был Навуходоносор выше среднего роста. Широкоплеч, глаза маленькие, нос приплюснут, по лицу видно суров, но нрава покладистого. Устал, смотрел на евреев равнодушно.

Иоаким долго объяснялся в своих чувствах к молодому орлу, не скрывал восхищения — наблюдать за его полетом одно удовольствие. Потом начал представлять домочадцев, главных сановников, князей. Седекия, когда до него дошла очередь, справился с оцепенением и поклонился. Вавилонский царь не обратил на него никакого внимания. Затем Навуходоносор и Иоаким скрылись в шатре. Переговоры продолжались недолго, к полудню процессия отправилась назад, в город.

Иоаким склонился перед повелителем Аккада. Дань, наложенная на него, была велика, но не так неподъемна, как опасались. Договорились о главном о войне против Египта. Для этого Иоаким должен был позаботиться о восстановлении и ремонте крепостей на юге Иудеи, а также взять на прокорм и довольствие греческих наемников из Ионии, ушедших от Нехао и поступивших на службу к вавилонянам. Для постоя и обороны им была выделена крепость Арад, прикрывавшая дороги, ведущие в Моав и Аммон вкруг южного берега Мертвого моря.

В дождик хорошо думалось, еще лучше вспоминалось. Навуходоносор вопреки привычке провалялся на широкой постели до полудня. На пятый день празднования Нового года он обычно отдыхал — возраст был не тот, чтобы целыми днями мотаться по городу. К тому же вечером его ждала долгая, душевно трудно переносимая церемония лишения царских регалий. Скипетр, кольцо, освященное богами оружие и тиара вручались главному жрецу Эсагилы, тот укладывал их циновку у статуи Мардука. После чего священнослужители отступали, как бы оставляя правителя наедине с грозным покровителем Вавилона, и царь начинал каяться. Это было удивительное вымаливание прощения — всякую ошибку, поражение, не доведенное до конца решение царь должен был объяснять неудачно сложившимися обстоятельствами. Личных грехов у повелителя Небесных врат быть не могло, а Навуходоносору так хотелось возопить о своем, о личном, хотелось открыть душу, но не этому сверх меры усыпанному драгоценными камнями, густо измазанного золотом истукану, но тому кто вверху, незримому, единосущему, любящему его. Говорил одно, а грезил о другом — это было тяжкое испытание.