Михаил Ишков - Валтасар

Сердце в груди сжалось с такой силой, что потемнело в глазах. Рахим обнял Нупту за пояс, покрепче уцепился за нее, поднялся, затем неверной походкой покинул комнату. Его нестерпимо клонило в сон.

С городских улиц доносились крики глашатаев, объявлявших о кончине царя. На крыше дома, где стояло ложе, ароматно запахло пахучей смолкой, которую привозили из Аравии — наверное, в храмовых дворах жрецы принялись разжигать ритуальные костры. Со стороны дворца доносился мерный топот, звон оружия — по-видимому, часть эмуку Нериглиссара вышла в город и начала занимать перекрестки, базары, храмовые дворы.

Рахим вытянулся на ложе. Теперь как назло сон не шел к нему. Может, потому, что встало солнце и все вокруг осветилось. Он долго смотрел в светлеющее звонкое, прозрачное до головокружения небо, пока слезы не заполнили глазные впадины. Вспомнился последний выдох Зерии, протяжный, изматывающий, с хрипотцой. Так ли оно бывает, так ли принимается за дело Намтар, Рахим не ведал. Ему стало совсем худо, сердце заныло с такой силой, что потемнело в глазах. Неужели злой дух решил, что раз уж довелось заглянуть в дом Подставь спину, то лучше сразу двоих увести? Зачем два раза шляться! Смех смехом, но в тот миг декум пронзительно и явственно ощутил, что жизнь прожита, что ему уже не встать, не гаркнуть на Нана-силим, что бы та побыстрее пошевеливалась, не погладить бок и левую грудь Нупты, его пчелки, с которой столько пройдено, пережито. Не натянуть на себя взятый с бою парадный панцирь с подвижными пластинками. Не взять кривой меч, выкованный в Дамаске. Надежней друга у него не было, с его помощью скопилась собственность, пришла слава, добыта честь.

Сердце нестерпимо жгла горечь. Навернулись слезы, когда вспомнил об ушедшем к судьбе Зерии. Мельком прошмыгнула мысль, что Набузардана никогда не позовут во дворец, но, впрочем, эта догадка не доставила ни радости, ни печали. Почувствовал облегчение, когда вспомнил о Луринду — может, успеет добежать, проститься с дедом. Впрочем, зачем? Он сделал все, что мог, теперь внучке не надо печалиться о том, как добыть хлеб для себя и своих детей, которых почему-то так и не посылал ей Господь. Что за наказание с этими женщинами, никогда не знаешь какого подвоха ждать от них! В любом случае он выполнил свой долг, пора на покой.

Но все эти мысли шли мельком, налетами, пока не вспомнилось море. Единственный раз в жизни ему довелось проплыть необъятной водной гладью. В молодости, в начале службы. По приказу Навуходоносора… Из Библа в Ашкелон.

Море напрочь сразило его, сухопутного парня. Гладь была неоглядна, и вокруг все вода и вода. Палуба покачивалась под ногами, от подобной непоседливости становилось страшно и весело. К вечеру погода сменилась, налетел шторм. Он взмолился, простер руки к небу, а бородатый финикиец, хозяин судна, богохульно ржал над молодым халдеем и указывал на него пальцем. Уверял, это не шторм, а легкое волнение. Рахим не отвечал, но звездное небо, тишину и светлую мглу вскоре опустившуюся на успокоившийся водный простор счел божьим знамением. Некоей тайной, в которой ему тоже доверили поучаствовать. Рахим с необыкновенной ясностью увидал дальний берег — полоска неведомой земли вдруг отчетливо обозначилась перед ним. Этим берегом было небо. В том и есть разгадка? Не подземные пропасти Эрешкигаль, не мрачные равнины нижнего мира, но именно небо — пронизанная сияющей голубизной ладонь Создателя. Небо кружило голову, звало к себе…

Ближе к полудню явился гонец из дворца с приказом явиться во дворец. Нупта едва растолкала мужа. Тот сначала долго ничего не мог понять. Наконец сообразил, кивнул, начал собираться. Сил хватило облачился в парадные доспехи, под них одел все чистое, по приставной лестнице спустился во двор, направился в выходу. Упал прямо на пороге. Бросились к нему, а он даже не вскрикнул, умер молча, покладисто. Сердце сломалось, так объяснила подругам внучка Рахима-Подставь спину Луринду, что означает «смоква».

Я, Нур-Син, сын Набузардана, внук Шамгур-Набу, потомок славного Ашурбанапала, составил эти записи по совету мудрого пришлого из иври, наби Иезикииля, наставника осевших в Вавилонии поклонников Яхве.

В прежние дни племя иври откололось от Страны двух рек и ушло на закат, в область Киннахи, иначе именуемую Палестиной или Ханааном. Повелением любимца Создателя, потомка Мардука Единосущного, царя Навуходоносора племя иври было возвращено на берега Евфрата. Теперь с воцарением в Вавилоне любимца Ахурамазды-Мардука, непобедимого воителя Кира, сына Камбиза, потомка Ахемена, племени Иезекииля позволено возвратиться в Палестину. Их предводитель Зоровавель обещал сохранить эти записи. Также уйдут на заднюю сторону верхнего мира и пергаменты, заполненные рукой сильного пророка Иеремии, хранившиеся в доме моей жены Луринду.

Но не все выселенные решили отправиться на родную землю. Многие остались в Вавилоне, и среди них постаревший Балату-шариуцур.

В месяце аяру мне исполнилось семьдесят лет. Сказал Син-лике-унини, и Соломон повторил — человек одинок. Когда Нергал в упор глянет на тебя из бездны, когда зычно вскрикнет, не будет у тебя ни сына, ни брата. Каждому приходит срок, и посланец подземного мира Намтар, что значит «судьба», берет тебя за руку и ведет мимо живых, и никто не подаст тебе руки, ни сын, ни брат.

Но бродить по земле лучше вдвоем, ибо если один упадет, другой поднимет товарища своего. Горе тому, кто упадет, и нет рядом никого, кто поднял бы его. Также, если лежат двое, то тепло им; одному как согреться? Нитка, втрое скрученная, не скоро порвется. Увы, нет со мной любезной моему сердцу Луринду. Увел ее Намтар в тот самый день, кода пали Врата небес. Зычно вскрикнул, и лишил меня радости жизни. Жизнь не веселит — суеты много. Куда не бросишь взгляд, все злое да злое. Мальчишкой мне довелось видеть непостижимого Навуходоносора, сына Набополасара, любимца богов и бича Божьего. Юношей я упивался величием Вавилона, зрелым мужчиной провел много дней в горах Персиды. На закате дней мне приходится быть свидетелем бесчинств пришлых и горевать о судьбе родного города, ограбленного войсками Дария, сына Гистаспа, потомка Ахемена.

Служанка рассказала, что вчера между воротами Гишшу и воротами Забабы рухнула часть внешней городской стены. То ли подмыли ее последние два обильные паводка, то ли никто за эти годы не удосужился подремонтировать Немет-Эллиль, только случилось неизбежное. Что построено, то должно упасть. Так было и так будет. Как реки текут в море, и не переполняется оно, потому что все возвращается на круги свои, так и творенья рук человеческих должны пасть, ибо красуйся они вечно, не нашлось бы на земле свободного места, где можно было бы поставить ногу.