Михаил Ишков - Сен-Жермен

Хвала Всевышнему, что спас меня от подлинного зрелища погибающей Шемахи! Город погиб в огне, жители были ограблены и поголовно угнали в рабство. Как объяснил мне Шамсолла, побывавший в ставке Надир-хана, у них остались только глаза, чтобы оплакивать свою участь. Это было жуткое зрелище — мне, свидетелю и адепту, даже на расстоянии было трудно справиться с осаждавшими меня по ночам картинами человеческих мук. Я пытался мысленно заткнуть уши, чтобы не слышать вопли и скрежет зубовный. Не мог!.. И каждую ночь в ужасные сцены погромов, грабежей, убийств, насилий, тончайшей струйкой вплетались слезы Тинатин, после прощания с родителями разом подурневшей, похудевшей. Кетеван долго держалась, только когда приставленный к девушке двоюродный брат проводил её в повозку, разрыдалась как всегда неожиданно и бурно. Отец, больше всех любивший «голубку Тинатин», не скрывал слез и по-прежнему без конца крутил усы. За границами тифлисских садов девушка впала в какое-то заторможенное, полубредовое состояние. Мне пришлось через каждые два часа поить её успокаивающим настоем, и все равно на неё было больно смотреть. Она вздрагивала при моем приближении. Когда же я случайно касался её, Тинатин начинала бить крупная неприличная дрожь. Первое время она со страхом ожидала приближение темноты. Наверное, боялась, что я ворвусь к ней… Сосо, пылкий необычайно красивый юноша, добросовестно, на пределе сил охранял её. К утру, сломленный усталостью, засыпал, сжимая рукоять кинжала. В этом было что-то смешное и трогательное. До того ли мне было! Продвигаясь навстречу опасности, я испытывал необыкновенный упадок физических сил и одновременно сильный душевный подъем. Как мог, я старался успокоить Тинатин — она стала мне, как дочь. Вечерами рассказывал ей и Сосо кое-что из увиденного… Из библейской истории, которая вся прошла у меня на глазах, из троянской войны, из путешествий Синдбада-морехода… Однажды, когда остался один на один с девушкой, обмолвился — хватит печалиться, Тинатин. Чтобы выжить в этом лучшем из миров, надо поменьше лить слезы, стараться побольше узнать и научиться постоять за себя. После того короткого разговора далее девушка путешествовала верхом.

В ту пору меня после длительной паузы меня вновь начали посещать фантастические сны. Как-то, сомкнув веки в дождливую осеннюю ночь, я повстречал галилеянина, возвращавшегося из сирийской пустыни, где бес пытался соблазнить его. Скоро повидался с Мухаммедом, уже стареньким, почти ослепшим, излучавшим истину в виде коротких невразумительных фраз и голубоватого сияния, окружавшего голову величайшего из пророков. Поговорил с Авраамом о судьбе Скрижалей, их воплощении в делах людских. Они благословили меня, это было так любезно с их стороны. Если бы кто-то из них промолчал, отказал в благословении, не кивнул в знак согласия, я бы никогда не взялся за ожидавшее меня дело. Следовало прочесть молитву, попоститься все это я проделал, не привлекая внимания окружающих. Их теперь вокруг меня было с десяток человек. Богатая свита…

Мне повезло с моими спутниками. Тинатин, окончательно оправившись, взяла на себя роль хозяйки, брат её оказался жадным до рассказов, всяких удивительных историй пареньком. Дорога не казалась нам трудной, фирман хана производил неизгладимое впечатление на местные власти. Слава повествователя летела впереди меня, поэтому я ни в чем не знал отказа. Чем дальше, тем отчетливее я сознавал, что различное понимание Бога есть явление объективное, не зависящее от воли отдельных правителей, но как указал Христос — то, что разъединяется, в конце концов сольется, а Мухаммед добавил, что есть два пути к пониманию могущества и безраздельной милости Аллаха. Первый путь выбирают мудрые, они следуют указаниям Корана. Второй неверующие, желающие все познать и испытать на собственной шкуре. Авраам пояснил, что в какой бы форме не излагалось слово Божье, следует иметь равное доверие ко всем несущим его людям. Следовательно, исходным пунктом единения и братства должна стать веротерпимость на основе признания за всеми подвижниками веры на земле — пророками, апостолами, имамами, блаженными, мучениками, страдальцами за правду — святости их личностей и права на благодарность от всех искренних и честных почитателей воли Божьей.

Так я взялся за составление пантеона святых, единого для всех людей на земле. Веротерпимость не может основываться только на признание за соседом права исповедывать любую другую религию. Чтобы достроить единый для всех живущих на земле, просторный храм, в котором всем было бы тепло, уютно и привольно, необходимо также украсить его образáми равнозначных в благодати праведников. Для этой цели мало только усилий церкви, нужно организовывать светские ордена и общества, дать волю униженным и оскорбленным, приобщить их к справедливости, заняться воспитанием подрастающего поколения, не жалеть сил и средств на благотворительность. Вот в чем смысл единого Завета! Вот каким образом явится милость Божия!.. Глубина колодца мне открылась внезапно. Адепту не удастся заронить семя в скудную, опоганенную кровью невинных жертв почву, без мистических тайн, без долголетия.

В Муганскую степь, треугольным, чуть скомканным лоскутком брошенным с востока к подножию Кавказа, Надир-хан пришел в декабре, за полтора месяца до новруза. [79]Авраам Кретаци признался, что со времен Александра Македонского эта травянистая равнина на левом берегу Аракса не видела такого множества людей. Всё управлялось волею одного человека, от него зависела жизнь и смерть каждого, кто прибывал сюда, чтобы принять участие в великом народном собрании, которое должно было примирить шиитов и суннитов.

Прежде всего великолепен был шатер, выстроенный для самого правителя. Частью из дерева, частью из тростника, он был вытянут в длину и делился на три помещения. Первое предназначалось для приема посетителей, к нему примыкали внутренние покои, за ними располагался гарем, жемчужиной которого была дочь прежнего шаха Хусейна, вдова грузинского князя Мирзы-Давдата. Надир-хан встретил её в серале, куда вошел сразу после возведения на престол младенца Аббаса III.

Шатер был привезен из Казвина, стены его были обиты индийскими тканями. В каждом углу обтянутые шелком тахты, между ними было разложено множество вышитых золотом подушек. К стенам были прикреплены полки, где была выставлена цветная посуда. Крыша поддерживалась двенадцатью деревянными, в серебряной оправе столбами. Высоту шатра я определил в три человеческих роста, в длину даже не берусь говорить — это было обширное строение.

Весь декабрь продолжался приезд гостей. Надир-хан подолгу просиживал в главной зале, принимая начальников провинций — беглербегов, муджтехидов, имамов соборных мечетей и казиев-судей. На курултай собралась вся служилая знать, а также родовитые люди, вожди кочевых племен, городские старшины-калантары и даже многие кедхуды — квартальные старосты в городах, а также — частично — сельские старосты. Всего я насчитал более двадцати тысяч человек. В лагере было сооружено двенадцать тысяч временных построек из камыша, а также мечети, бани, базары. Были приглашены турецкий и российский послы со своими свитами.