Робин Янг - Тайное братство

Стук молотков стих. Каменщики закончили работу и ушли. Джеймс хмуро изучал катапульту. Она действительно может доставить много хлопот. Но тоже уязвима. Потому что деревянная.

— Мы ее сожжем.

— Я думаю, они это учли, — сказал командор. — И поставили крышу из зеленых шкур.

Джеймс кивнул. Зелеными называли шкуры, пропитанные уксусом; воспламенить их было очень трудно.

— Тогда багры?

— Да, конечно. Поздно ночью мы заметили в лагере суету и решили, что штурм начнется на рассвете. Я послал группу сирийцев разведать. Они вышли к лагерю через потайной туннель, недалеко от осадных машин. Подобраться ближе и услышать, о чем говорят мамлюки, разведчики опасались. Но сирийцы видели, как готовили машины. Вон там.

Джеймс посмотрел туда, где стояли в ряд двадцать семь метательных орудий. Мамлюки называли их манджаники. Устройство несложное. Внутри бревенчатого каркаса по диагонали подвешена балка. Высокий конец опутывает сложная система веревок, а в покоящемся на земле бревне выдолблено широкое углубление для камня весом килограммов в сто пятьдесят. При штурме поднятый конец балки раскачают на веревках, второй с камнем ударит в поперечину над каркасом и пустит камень в стену Сафеда.

— Враг снова полагается на метательные орудия, надеется пробить стены, — продолжил командор. — Мы направим туда наши катапульты и лучников. Сейчас до них не доберешься, но когда начнется штурм, машины подкатят ближе.

— Ты уверен, командор, что крепость сможет выдержать долгую осаду?

Все повернулись. Эти слова произнес капитан сирийских христиан. Его карие глаза тревожно посверкивали.

— Не лучше ли предложить условия сдачи, пока еще возможно?

— Сдачи? — усмехнулся командор. — Так рано? Мы уже отбили два приступа с малыми потерями.

— Командор, за последние несколько лет я изучил нашего врага. Знаю его тактику. Я находился в Акре три года назад, когда султан осаждал город.

— Я тоже был тогда в Акре, — сказал Джеймс, видя, как отвердело лицо командора. — Да, сражение выдалось жестокое, но султан не взял город. И в прошлом месяце у него опять не получилось.

Капитан сирийцев вгляделся в войско внизу.

— Мамлюки прозвали его Арбалет. Говорят, он не остановится, пока не изгонит с этих земель последнего христианина. Но мы рождены здесь. И имеем больше прав на эти земли, чем он.

— Тем более нужно сражаться, — резко произнес командор, — а не трусливо сгибаться перед врагом, которому мы пока так успешно противостоим.

— Командор, я не трус, но эту крепость уже однажды брал Саладин. А у этого султана гордости не меньше.

Командор скрестил на груди руки.

— После возвращения Сафеда прошло двадцать шесть лет. За эти годы мы вложили много сил и средств для его укрепления. Теперь крепость намного надежнее, чем при Саладине, и, если понадобится, сможет сдерживать врага многие месяцы. А султан на долгую осаду не рассчитывает. Это для него слишком дорого, а я не дам ему добиться быстрой победы. — Он похлопал по краю парапета и холодно улыбнулся. — В этих стенах содержится не только известковый раствор, но и воля Божья.

Колокол часовни прозвонил к заутрене. Джеймс окинул взглядом внешнюю территорию. Вдаль простирались массивные стены Сафеда, охраняемые грозными башнями, где стояли наготове воины. Это внушало надежду. Но затем он посмотрел на огромное войско султана Бейбарса с сокрушающими стены орудиями.

Джеймс установил связи с очень важным человеком в стане мамлюков, но тайно посланный лазутчик его не обнаружил. Так что дела, кажется, обстоят серьезнее, чем он ожидал.

Ворота Сен-Дени, Париж

19 июля 1266 года

— Закрой-ка глаза.

Уилл со вздохом подчинился. Откинулся назад, опершись на локоть. Трава щекотала шею.

— Почему нельзя просто поесть?

Элвин стояла рядом на коленях в белом платье, отороченном изящными кружевами. Без чепца. Рыжевато-каштановые локоны рассыпались по спине. День сегодня выдался просто чудесный. Примыкающие к городским стенам поля пестрели пурпурными головками высокого чертополоха, кивающими в такт дуновению легкого ветерка. За стенами раскинулся Париж, сверкающий под полуденным солнцем, как дивный белый самоцвет. С такого расстояния, когда не видно грязи и не слышно шума, город казался необыкновенно красивым.

Уилл приоткрыл веки и увидел, что Элвин полезла в сумку. Она повернулась, и он снова зажмурился.

— Чему ты улыбаешься?

— Твоей странной фантазии.

— Если тебе не нравится, то…

— Нет-нет, — быстро проговорил он, боясь ее обидеть, — я хочу не просто играть, а выиграть.

— Значит, ты согласен побиться об заклад?

— А что я поставлю? Мне ведь за службу не платят. — Уилл почувствовал, как рукав Элвин коснулся его щеки.

— Можешь поставить свое сердце.

Наконец к его губам прижалось что-то твердое. Он откусил и медленно с наслаждением прожевал.

— Конечно, яблоко.

— Дальше будет не так легко.

Уилл ждал, прислушиваясь к гулу пчел в высокой траве. Элвин рылась в сумке.

— Королева надолго тебя отпустила?

— В моем распоряжении целый день, — весело ответила она.

Уилл в который раз восхитился свободой Элвин. Большинство девятнадцатилетних девушек полностью зависели от мужей, потому что были замужем уже лет пять-шесть. А Элвин, любимой горничной королевы Маргариты, предоставлялись неслыханные привилегии. За эти шесть лет она приобрела такую свободу, о какой Уилл не мог даже и помыслить.

— Не так уж мне много и платят, — добавила она, заметив, как он смотрит. — За такую тяжелую работу можно было бы и побольше. Теперь закрой рот.

К его губам прижалось что-то хрустящее и сладкое.

Игра продолжалась. Уилл угадал миндальный пирог, яйцо, сыр, сморщился от лимона, чем сильно ее рассмешил.

— Может, хватит? — сказал наконец он, выплевывая щепоть соли. Открыл глаза, сел, щурясь от солнца. — Ведь я выиграл?

— Нет! — Элвин его толкнула. — Ложись. Последняя проба.

— Элвин, — простонал он.

— Еще одна.

— Хорошо. — Он подозрительно прищурился. — Но только не лимон.

Она улыбнулась.

Уилл закрыл глаза.

— Где ты взяла эти яства? С королевского стола?

Элвин не ответила. Почувствовав на своей руке ее пальцы, Уилл затрепетал. А спустя пару мгновений ощутил мягкое прикосновение губ. На этот раз она угощала его не пирожным и не фруктом, а тем, что много слаще. Уилл раскрыл губы, принимая дар. Язык Элвин стал тереться о его язык, и страсть взяла верх над благоразумием. Он притянул ее к себе, погрузив лицо в дивные волосы. Пальцы запутались в локонах. Он утонул в ней. И если это считается грехом, то грех необыкновенно сладостен, пахнет цветами и медом.

Кружащая над полем пустельга с криком устремилась на добычу, которую углядела в траве. И этот крик заставил Уилла очнуться. Он схватил руки Элвин и нежно отстранился.