Робин Янг - Тайное братство

Написав несколько строчек, Уилл удивился, до чего легко это у него получилось. Продолжить оказалось непросто. Нахлынули образы прошлого. Ему казалось, что он все забыл, но нет, они ожили и выплывали на поверхность. Все это произошло до гибели Мэри. Вот один образ, особенно четкий. Мать со сжатыми губами сидит на краю стола на кухне. В огороде, собирая овощи к ужину, она наступила на осу. Отец сидит на табурете, нежно обхватив руками ее маленькую белую ступню. Уилл за столом наблюдает, как отец вытаскивает жало и приникает ртом к ранке высосать яд. Заканчивает. Мать обвивает руками шею отца, прекрасные рыжие волосы рассыпаются по его плечам. Уилл слышит ее шепот:

— Как бы я без тебя жила?!

Этот образ грубо вытесняет другой. Голова отца, надетая на пику. Глаза выклевали птицы, рот наполнен мошкарой. Гусиное перо в руке Уилла сломалось, и письмо осталось незаконченным.

Прибежав в опочивальню, Уилл сел на подоконник, прижал к груди колени. Некоторое время спустя пошел взять из сундучка у кровати перо и пергамент и снова сел на то же самое место, где сидел шесть лет назад, в день похорон Овейна.

Паук закончил плести нить, начал другую. Уилл потрогал горло. Уже примерно час, как там внутри начало что-то жечь, стало трудно глотать. Он посмотрел в окно. Теперь уже все небо затянули белые облака вперемежку с серыми. С реки доносились голоса рыбаков, забрасывающих сети на угрей. Он слышал их каждый день. Но теперь знакомые звуки обрели новый смысл. Уилл прижал ладони к глазам.

Он сидит на теплых камнях, свесив ноги над водой. Рядом отец удит рыбу. В ведерке уже плещутся три, поблескивая серебряной чешуей. На воде вспыхивают солнечные блики. Над озером с криками проносятся чайки и улетают к дальним скалам.

Щеки отца коричневые от загара. Несколько белых песчинок прилипли чуть повыше бороды. Уилл хочет их стряхнуть, но опасается спугнуть рыбу.

— Пора строить лодку, — говорит отец, мечтательно улыбаясь.

— Лодку?

Отец кивает на широкое зеленое озеро. На его губах продолжает играть улыбка.

— Вон там, на глубине, Уильям, рыба крупнее.

Уилл соглашается.

— К тому же у нас скоро появится еще ребенок и потребуется больше рыбы.

— Мама собирается родить ребенка?

— Она думает, что будет девочка.

— Как вы ее назовете? — спрашивает Уилл безразличным тоном, но настроение слегка испорчено. Еще одна сестра. Разве трех недостаточно?

— Изендой, — отвечает отец и внимательно смотрит на Уилла. — Ты будешь мне помогать, Уильям. Я не смогу справиться один.

— Конечно, отец! — Уилл выпрямляется. Его переполняет гордость. Он поможет отцу, и это будет самая лучшая лодка на свете.

После гибели Мэри Уилл появился на озере только раз, перед отъездом. Лодка лежала на том же месте, на высоких дюнах у воды. Он так и не доделал весла и не законопатил днище паклей. Сквозь щели проросла трава. Он подумал, не столкнуть ли ее в озеро, но не стал. Тогда еще оставалась надежда, что они с отцом вернутся, закончат работу и поплывут по озеру. Мать была на последнем месяце беременности. Отец, если и возненавидел сына, как думал Уилл, все равно постарается достроить лодку, ведь теперь понадобится больше рыбы.

В последующие годы, вспоминая о лодке, он представлял сгнивший остов, облепленный ракушками и водорослями. А теперь вдруг подумал: может, кто-нибудь ее нашел и достроил. Из нескольких писем матери он знал, что старшие сестры, Элис и Ида, вышли замуж и живут в Эдинбурге. Но может быть, Изенда, ей теперь восемь лет, ее найдет. Она, конечно, ничего не сумеет сделать, но, возможно, будет там играть и думать об отце и брате, которых никогда не видела.

Во дворе рядом с конюшней застучали копыта. Уилл убрал с глаз ладони. Вокруг стояла тишина, нарушаемая только этим стуком и криками чаек. Большинство обитателей прицептория находились в часовне, где служили мессу по убиенным в Сафеде.

Скоро тишину сменит призыв к оружию.

Дверь отворилась. Уилл не оглянулся, даже когда некто шаркающей походкой приблизился почти вплотную.

Это был Эврар. Он вгляделся в него покрасневшими глазами.

— Наконец-то я тебя нашел, сержант.

Уилл молчал.

— И долго ты собираешься здесь прятаться?

— Мне надо закончить письмо.

Эврар хмуро глянул на пергамент:

— Это может подождать. Есть дела поважнее.

— Я должен написать матери, сэр. Сообщить о гибели мужа и отца ее детей.

— О твоей матери и сестрах позаботится орден тамплиеров, — отрывисто бросил Эврар. — Они не будут ни в чем нуждаться, я обещаю. — Уилл не отозвался, и капеллан вздохнул. — Ты совсем пал духом?

Уилл поднял голову:

— Может быть, вы сами напишете моей матери и объясните, зачем его туда послали, на гибель?

— Не мели ерунды, — рявкнул Эврар. — Джеймс погиб не на службе тайному братству, а за орден тамплиеров. За дело, которое считал правым. — Его тон смягчился. — Твой отец отправился на Святую землю по доброй воле. Он верил в возможность изменить мир ради своих детей. Ради тебя, Уильям.

Уилл сидел понурив голову.

— Рассказывай, как сходил в командорство, — приказал капеллан тихо, но настойчиво.

— Никола отбыл в Ла-Рошель с тремя рыцарями. — Уилл посмотрел на Эврара. — Мальчик в конюшне сказал, что они говорили об Акре и великом магистре.

— Об Акре? — удивился Эврар. — Значит, за этим стоит Гуго де Ревель?

— Кто?

— Великий магистр ордена госпитальеров. С ним я не встречался, но знал его предшественника, Гийома де Шатонефа, стоявшего во главе ордена, когда Арман осадил их крепость. — Эврар потер подбородок. — Думаю, Никола отправился к своему великому магистру. Если тот сочтет книгу достаточным свидетельством существования тайного братства, то, несомненно, передаст ее в Рим папе. — Он нервно вздохнул. — Нельзя допустить, чтобы де Наварр попал на корабль. На рассвете мы поскачем в Ла-Рошель.

— Мы?

— Конечно. Ведь одному мне не справиться.

— А я тут при чем? — Уилл спрыгнул с подоконника. — Простой сержант. Как я могу противостоять рыцарям, будь то тамплиеры, госпитальеры или тевтонцы?

Эврар кивнул:

— Ты станешь рыцарем. Сегодня. Я говорил с инспектором. Он согласен на твое посвящение.

— Что?

— Инспектор счел момент подходящим. На смену отцу орден призывает на службу сына. Инспектор желает, чтобы это произошло сегодня, до совета, где мы будем решать, что делать.

— Сегодня, когда я только что получил весть о гибели отца?

Эврар смягчился, положил руку на плечо Уиллу.

— Горе — одно из самых чистых чувств, какие испытывает человек. Подлинная скорбь… — капеллан нетерпеливо взмахнул рукой, подыскивая нужное слово, — заглушает все остальное. И в наступившей тишине человек обретает себя. Так что, наоборот, я уверен, для твоего посвящения сегодня самый лучший день.