Роберт Виппер - Иван Грозный

Подводя итог этим поездкам, П. А. Садиков говорит: "Когда вслед затем внешние и внутренние политические обстоятельства сложились так, что спешно пришлось выделять для испомещения образуемого "опричного" войска новую территорию, то в "государев удел" в первую же очередь поступили и почти все осмотренные Грозным в 1563-1564 гг. местности…"

Такими словами русский историк наших дней рисует нам интереснейшую страницу жизни Грозного, показывая его как предусмотрительного военно-технического организатора.

Публикации Записок о Московии Штадена и Шлихтинга лишь на немногих русских историков произвели впечатление нового материала для осуждения Грозного как нервического капризного тирана, а опричнины как системы террора и ограбления больший части государства.

Большинство ученых реагировало на эти старые обвинения, выплывшие наружу лишь через три с половиной столетия, новыми исследованиями, которые показали реформаторский, конструктивный характер учреждений, называвшихся опричниной в течение семи лет (1565-1572 гг.) и нисколько не оборвавшихся в 1572 г., когда произошла лишь перемена их наименования.

В 1570-1572 гг. происходила чистка личного состава учрежденного в 1565 г. "государева удела", и в связи с этим устранено было ставшее непопулярным название его опричниной. Борьба с внутренним врагом оказалась успешной; оттого ослабели казни и опалы. Территории учрежденного в 1565 г. "государева удела" предстояло в дальнейшем расширяться, а его администрации разрастаться, ввиду того, что увеличивались трудности внешней войны.

П. А. Садиков в статьях "Из истории опричнины XVI века" (1940 г.) и "Московские приказы-"четверти" во времена опричнины" и И. И. Полосин в сочинении "Что такое опричнина?" (1942 г.) показали наглядно эту эволюцию: по мнению названных исследователей, создание "государева удела" вовсе не было изоляцией царского двора от остального государства, а составляло выделение из державы важнейшей группы земель для того, чтобы здесь глава государства, не стесняясь традиционными приемами администрации, мог развить на просторе новые, более гибкие и широкие формы управления, применить новые способы организации военной и финансовой системы; вырабатывавшееся в "государевом уделе" устройство должно было, по мысли реформатора, служить образцом и школой для земщины, которая только таким обходным путем могла быть втянута в новое государственное хозяйство.

В одном из писем к английской королеве Сигизмунд II, считавший себя особенным мастером дипломатического дела, говорит об опасности проникновения в Москву инженеров, орудий и технических сведений: "Ясно, что мы до сих пор побеждали царя только потому, что ему было неизвестно военное искусство, дипломатические приемы и уловки".

В этих словах заключалось большое незнание Москвы и неверное суждение о мнимой ее некультурности. Если Московская держава, благодаря трудности сообщений с Западной Европой, отставала от нее в технических изобретениях, то своей стройной могущественной военно-административной организацией, своей искусной, обдуманной, последовательной дипломатией Москва, напротив, значительно превосходила западноевропейские государства. В этом сказалась своеобразная культура великорусского народа, дисциплинированная, по выражению товарища И. В. Сталина, "потребностями самообороны", выросшая на традициях усердно изучавшейся в Москве византийской ученой мудрости.

Европейские наблюдатели любят посмеяться над устарелыми, наивно "восточными" формами московского церемониала. Например, Герберштейн описывает встречи иностранных послов с московскими уполномоченными, в которых вся суть заключалась в том, чтобы не поклониться раньше и не умалить этим достоинства своего государя. Не надо забывать, однако, что и на Западе очень долго придавали значение подобным символическим состязаниям в области этикета. Еще в 1697 г. при заключении мира между Людовиком XIV и австро-английской коалицией послы старались одновременно вскочить на мосты, ведшие с разных сторон к замку Рейсвейку, для того, чтобы малейшим опозданием не признать своего поражения и не нанести ущерба достоинству своей страны и правительства.

На первый взгляд может казаться одной из "азиатских" или "византийских" вычурностей Москвы таблица распределения держав на равные Московскому царству и ниже его стоящие. В Москве очень строго различали, кому царь может позволить считаться "братом" и кому должен в этом почете отказать. В середине XVI века "государями-братьями" считались турецкий султан, цесарь германский, король польский и крымский хан. За шведским королем Москва не признает равного с собою положения, тем более, что до 1523 г., когда воцарилась династия Ваза, в Швеции, по московской терминологии, были не настоящие монархи, а "обдержатели" (т. е. регенты). При появлении в кругу сношений Москвы какой-либо новой державы производилось внимательное исследование данного случая и особая оценка власти иностранного государя в меру его достоинства. Когда при Василии III пришло из Индии посольство от Бабура, в Москве не решились приветствовать султана далекой земли "братом государя", потому что неизвестно, кто он – государь или "урядник".

Мы будем, однако, неправы, если увидим во всех этих различениях пустую придирчивость московского правительства: перед нами в сущности то же понятие, что на конгрессах XIX века – разделение держав на первостепенные и второстепенные; Москва XVI века лишь отметила эту разницу своеобразными терминами эпохи. Московские дипломаты во всяком случае не чувствовали смущения перед европейцами, – напротив, любили брать на себя роль критиков по отношению к иностранным державам, забивать приезжавших в Москву послов текстами договоров и ссылками на исторические хроники, наконец принимать иронический тон и ловить противника на противоречиях.

В этом отношении характерны речи и выступления Висковатого, дьяка-печатника (канцлера, как его зовут иностранцы), получившего широкую популярность за границей. Руссов, составитель ливонской хроники, вообще очень враждебный русским, говорит о нем: "Иван Михайлович Висковатый – отличнейший человек, подобного которому не было в то время в Москве: его уму и искусству, как московита, ничему не учившегося, очень удивлялись иностранные послы". В 1559 г. Висковатый поучает датское посольство, представившее Москве рад предложений по делам ливонского ордена: Дания не должна была принимать жалобы ливонцев, подданных московского государя: обратившись к иностранным государствам, ливонцы уподобились неверным слугам, которые, укравши ночью у своего господина часть его имущества, продают ее другому. Московские государи, – говорил далее дьяк, – не привыкли уступать кому бы то ни было покоренные ими земли; они готовы на союз, но только не для того, чтобы жертвовать своими приобретениями.