Абиш Кекилбаев - Плеяды – созвездие надежды

Абулхаир прошел здесь целую науку…

Чтобы сабля была острой и прочной, чтобы на ней не появлялось зазубрин, надо, оказывается, смешать желчь овцы и мочу осла и закалить лезвие в этой смеси.

Чтобы лезвие всегда оставалось красным, будто бы только что поразил им врага, следует один золотник красного купороса перемешать с раствором синего купороса, окунуть туда шкуру овцы, потом на сутки завернуть в эту шкуру это оружие, и, пожалуйста, получай, что хотел.

Чтобы твое оружие ослепляло каждого, кто на него глянет, необходимо растворить белый купорос в соке чеснока, пропитать раствором тряпку, обмотать ею лезвие и закопать на денек в песок.

Если же ты хочешь, чтобы рана от твоего оружия была смертельной – обработай его кровью осла и соком чеснока. Оно будет убивать мгновенно. В дело истинным миясарам, оказывается, идет все! Все, о чем ты раньше помыслить не мог! Например, вороньи яйца. Оружейники сжигали эти яйца, сыпали золу в ослиную кровь, затем макали туда наконечники копий, поясняя при этом: «Теперь всего один укол, и твой враг окажется в царстве небесном!» Чтобы оружие не ржавело, его следует смазывать раствором олова и волчьего сала.

Чем только мастера не пользовались в своем деле! Кровью собак и ослов, ядом змей и скорпионов, чесночным соком, желчью зверей…

Месяц сарбазы прочесывали окрестности Талдысая, ловили змей, скорпионов, каракуртов, ставили ловушки на стервятников и снежны грифов…

Верно гласит народная мудрость: умеючи и снег можно поджечь! Войско трех жузов было полностью вооружено за шесть месяцев.

И тогда казахи начали наступать на врага. Два года им сопутствовала удача. надменные джунгары не выдержали напора казахского войска, побежали, покатились назад…

Сколько рабов досталось баям! Сколько молодых жен старикам! Сколько джунгарских красавиц тряслось в жестких казахских седлах, прежде чем они оказались в мягких постелях.

Человек, которому дует попутный ветер, не жалеет добра! Швыряет доставшуюся ему добычу направо и налево! Не избежал этого соблазна и Абулхаир, и обернулась эта его доброта против него.

Желая угодить самым влиятельным казахам, он навлек на себя их нарекания, вызвал зависть, и пошли гулять по степи недобрые слухи.

В горячие те месяцы военных сборов и два года боевых удач Абулхаир был счастлив, как не был счастлив никогда прежде. Какие джигиты его окружали! Как раскрылись они в ратных делах!.. Тайлан, его курдас, с которым он когда-то встретился в горах и чуть было не поссорился из-за убитого архара, оказался храбрецом из храбрецов. Известный своим скрытным и угрюмым нравом, становился неузнаваемым в бою. Быстрый, как молния, он всегда поспевал туда, где было горячее всего. Таких, как Тайлан, было немало из каждого улуса, племени и рода! Какие легенды сложили о них, какие песни пропели в их честь!

«Каждый народ, наверное, переживает горе одинаково. Но радость каждый народ переживает по-своему. Казахи, если им подвалило счастье, тотчас начинают зазнаваться. Ходят вразвалочку, лезут всем на глаза и… на почетный места, взахлеб хвастаются своей отвагой, расхваливают заслуги своего рода, - сокрушался Абулхаир много раз. – После наших успехов закружилась голова у казахов. Да так, что потеряли они голову!»

Будто не они испытывали недавно гордость от того, что были едины, что они - народ. Разгорались споры, склоки о том, какой улус послал на битву самое большое войско, чей батыр один одолел несметные полчища врагов! Все пошло-поехало вкривь и вкось, только и раздавалось со всех сторон: «Если бы не мы да наш храбрец, неизвестно, чем бы кончились наши победные походы!»

Во все времена потомки Жадика не имели себе равных во вздорных и занозистых спорах. А тут им попался на язычок молодой султан, случайно ставший ханом. Случайно, потому что рожден он был простолюдинкой.

До Абулхаира доходили слухи, что больше всех старается Барак. Создавая Барака, всевышний не поскупился: и мужеством его наградил, и смекалкой, и красноречием! Не обошел он его и бахвальством, и хитростью, и завистью, но больше всего – тщеславием… Барак частенько прибеднялся, хотя не был обделен удачей и влиянием. Он сам и его брат Кучук правили племенем найманов, в котором было много отважных воинов.

Храбрость и мужество найманов сделали Барака и Кучука такими заносчивыми, как будто это они совершили все подвиги.

Чем больше расточали люди похвалы и лесть Бараку, тем сильнее раздувался он от самодовольства, тем выше задирал нос, точно в солнце готовился плюнуть. Барак любил покрасоваться перед людьми. Появится вдруг на длинногривом вороном коне, в черном одеянии, со сворой черных породистых гончих собак, со свитой, тоже обряженной во все черное. Будто не Барак, а черный смерч налетел на аул не весть откуда! И будет этот смерч целый год трепать кошму на казахских юртах – никак не меньше! Никто из степняков не мог соперничать с Бараком в умении поссорить людей, роды и улусы, посеять рознь между ними… Сидит Барак на торе, перед ним блюдо, полное дымящегося мяса, и как будто не сплетню, ни хулу изрыгает, а во всеуслышанье оглашает волю всевышнего:

- Видать, стареют, ох, стареют наши аксакалы. Иначе разве отдали бы знамя трех жузов Абулхаиру, который только благодаря хитрости своей и коварству попал им на глаза.

Обгладав голову ягненка, Барак начинал перемалывать косточки Абулхаиру, всему его роду, начиная с седьмого колена:

- Кто он такой, этот Абулхаир? Его род лишь тем и прославился, что охотился на диких коз. Не в ратных схватках, а в погонях за козлами, хе-хе! Да, жаль, жаль Кайыпа. Обошли его несправедливо, он-то уж куда достойнее Абулхаира. Кайып правит отчаянными аргынами. Или Самеке, к примеру… Как ни крути, а знатен он и богат! Владеет семидесятитысячным табуном!

Кайып и Самеке, конечно, не оставались равнодушными к похвалам…

У юрт нет каменных стен. Разговоры, которые велись там, доходили до Абулхаира, и не до него одного. Холодные слова, подстегиваемые голодными ушами, которые только и ловили малейшее жужжание в поднебесье, мгновенно разносились быстрыми языками во все уголки степи – даже в самые отдаленные и глухие, куда и птица не долетит, и зверь не добежит.

Абулхаир не пропускал мимо ушей ни одного обидного слуха, ни одного навета, но притворялся, будто ничего не слышит и ничего не знает. Слухи, наветы эти оседали в его сердце жгучей горестью, будили злобу, гасили радость, вдохновение, которое он испытывал в дни признания и удачи, в дни побед над джунгарами. Горечь, злоба отравляли ему жизнь. Он страдал из-за того, что людская память так коротка, что люди так неблагодарны… Абулхаир боролся с собой, пытался забыть свои обиды, помнить о главном деле. «Пусть себе болтают, язык без костей! – утешал он себя. – Однако, как я должен вести себя, чтобы утихомирить этих хвастунов, показать людям их ничтожество? Как? Они готовы, едва проголодаются, вилять хвостами, как паршивые псы. А едва они насытятся, рычат, как львы. Я должен выбивать оружие у своих врагов и недоброжелателей – пусть себе помирают от зависти и злобы!»