Николай Задорнов - Война за океан

Англичане свои суда валили на борт и попадали бомбами в город, били в бухту, норовили попасть в «Аврору».

— Пушек у нас, нет таких, чтобы имя по пробоине сделать. А то где бы имя чиниться, — говорили казаки.

Пароход поставил так фрегаты, что от «Авроры» их скрывал Сигнальный мыс. Иногда они наугад посылали ядро или бомбу через горы.

Ударили барабаны. Стрелки строились по отрядам. На телеге подвезли котел со щами, мешок с хлебом, самовары, заварку чая. Стрелки располагались на обед.

На вражеских судах, видно, тоже обедали. Стрельба совсем стихла.

— Эй, смотри, пароход-то! — крикнул Алексей.

— Что такое?

— Косит!

— Подшибли, подшибли! — закричали стрелки, вскакивая.

Пароход шел, кривясь на один бок. Пока он вел суда, этого не замечали. Теперь он шел один.

— Холку ему набили, не сидит на седле…

— Кособочит!

— Паря, они не надеются нас победить! — вдруг сказал Маркешка с куском во рту.

— Почему так думаешь?

— Они бы надеялись, так лезли бы не так. Я поначалу думал, хуже будет.

— Погоди еще, — ответил один из старых матросов.

— Нет! Надежды у них нет.

— Как ты можешь рассуждать! У них свои адмиралы! А ты, Маркешка, хлебай щи, а то тебе не останется. Тут, брат, проголодались.

Вечером Завойко пришел на «Аврору». После боя он весь день возился с починкой батарей и с людьми. Хоронил мертвых, убирал раненых, насмотрелся на переломанные и перебитые кости, на тела, разорванные в клочья, на кровь, и у него было такое ощущение, что он сам ранен.

Изылметьев встретил его, как всегда, спокойно и любезно.

— Так как же вы обедали, Иван Николаевич? — спросил Завойко, зная, что это главный вопрос для Изылметьева.

— Да ваша Харитина обед мне принесла сюда, — ответил старый капитан, вытирая платком лысину.

— Моя Харитина, так это же не кухарка, а камчатская Жанна д'Арк и героиня! Я был поражен, когда она носила обед под самыми страшными залпами. Я уж всюду объявил на всех батареях людям, что даже женщина не боялась огня, выполнила свой долг, накормив офицеров.

Они спустились в капитанскую каюту. Завойко снял фуражку и устало сел.

— Боже мой! — сказал он, впервые чувствуя себя за этот мучительный день не губернатором, а простым, измученным человеком. Сейчас ему хотелось пожаловаться от души. Как, бывало, жаловался жене. — Иван Николаевич, я вам исповедуюсь, потому что вся моя надежда на «Аврору».

Изылметьев был вполне спокоен. Он весь день простоял на своем фрегате. По натуре он был спокойнее, чем Василий Степанович. Крепок как скала, и даже в тот момент, когда все увидели надвигающуюся смерть, он, разряжая общее напряжение, напомнил о том, что за участие в битве всем будет по Георгиевскому кресту.

Но сейчас, когда Завойко пришел к нему и стал жаловаться, что дело плохо, Изылметьев тяжело вздохнул. Он сказал, что велел закопать все: документы, коды, денежный ящик. Церковные драгоценности — на груди у иеромонаха. А в случае если враг ворвется, Изылметьев взорвет «Аврору» и уйдет с матросами в сопки.

— У меня все готово к взрыву.

Пушки с «Авроры» — на батареях. Командиры почти всех батарей — аврорские артиллерийские офицеры. Пояс укреплений чуть не наполовину состоит из офицеров и матросов «Авроры». Аврорцы во главе стрелковых партий, они же в пожарном отряде, в ожидании, что враг зажжет город. Изылметьев держит у бочек шесть-семь человек. Аврорцы исправляют разгромленные батареи.

Что было бы, если бы не пришла «Аврора»? Ведь это случайность, что она здесь. И тут досада разбирает Изылметьева на всех, кто придушил этот Камчатский порт как главный центр России на Тихом океане. «Рано еще так решать!»

Но в то же время Изылметьев теперь понимал, что, не будь Завойко, погибла бы и «Аврора», и вся ее команда. Никто не мог возглавить так оборону, как Завойко. Для гарнизона он — отец. Изылметьев знал, что Завойко любят, верят ему. «Аврора» и эта гряда сопок, отделяющая город и внутреннюю бухту от губы, — вот их надежда. И люди!

— Но есть у нас люди ненужные и чужие в городе, — говорил Завойко.

— На кого же вы думаете?

— Да на иностранцев. И не только на наших постоянных. Вот стоит бриг «Нобль» и «Магдалина».

— Разве им приятно то, что происходит?

— Да, им страшно, но они уж не верят, что у нас хватит сил отбить англичан и французов. А не видели американцы, как вы закапывали казенное имущество и секретные бумаги?

— Нет, ночью было.

— Я уж приказал всем жителям не выходить из домов, пока не смеркнется. Я больше всего опасаюсь подвоха. Вот представьте, Иван Николаевич, что мы с вами будем делать, если кто-нибудь из иностранцев подошлет на батарею человека с приказанием, будто бы от меня, оставить батарею? Или — вернуть стрелков… Так я сегодня же объявил всем, чтобы мой приказ слушать через Губарева или Литке [106] Литке Константин Федорович — сын известного адмирала Ф. П. Литке, юнкером принимал участие в обороне Петропавловска-Камчатского. или если я передам собственную записку с нарочным. Были бы все свои в городе — было бы все проще. Американцы ведь грамотные по-русски. Вот сегодня я узнал, что двое бродяг, которые тут жили у них, выброшенные с китобоя, оказывается, в Тарье рубят дрова. Это безобразие! Кто им позволил идти в Тарью и лес рубить?.. Знаете вы, что масса негодяев на всем свете объявляет себя американцами, принимает их подданство, чтобы наживаться самыми бесстыдными способами. Да и в самой Америке нет недостатка в негодяях… Я уж так взволнован, что всех подозреваю…

Так Завойко жаловался Изылметьеву, а тот кое в чем пожаловался ему. Излив душу, оба стали успокаиваться. Генерал и капитан перешли в салон, где уже собрались офицеры с «Авроры».

— Вы мне не говорите, господа, я сам видел, а вы не видели и вы не можете говорить! — горячо объяснял им Завойко. — Да, я сам видел: не менее чем сто пятьдесят человек убитых у одних французов! Враг разбит сегодня! И я уже благодарил солдат. Там есть такие, что сразу положили по пять французов и англичан в бою у Красного Яра. Ведь это присланы сибирские войска, а они природные охотники и страха не знают. А больше всех, господа, отличились матросы с «Авроры». И надо помнить, господа, что англичане и французы в тайге сражаться не могут, а меткостью боя и готовностью ударить в штыки мы всегда их превосходили.

«А каналья Михайло Федоров два ведра утопил, и Малафей Суриков утопил одно. На них не напасешься… Где я тут возьму новые ведра? — вспоминал Изылметьев подробности сражения. — Надо бы их наказать, но вели себя героями, нельзя. Они под ядрами и бомбами бегали по палубе и заливали из этих брезентовых ведер огонь и просто на палубу лили, так как все раскалилось. «Аврора» выстрелила сто двадцать четыре раза… А враг, оказывается, бил по первой батарее двухпудовыми ядрами».