Конн Иггульден - Боги войны

Помпей избегал холодного испытующего взгляда своего помощника.

— А если Брут верен мне, они смогут решить исход битвы. Тогда выходит, я настолько глуп, что вставляю палки в колеса командиру, который лучше кого бы то ни было знает тактику Цезаря. Мое решение окончательное, Лабиен.

И Лабиен ушел, недоумевая, кто мог так сильно повлиять на мнение Помпея? Быть может, кто-то из сенаторов? Командующему приходится проводить с ними много времени. Порой Лабиен даже корил себя за крамольные мысли, но он не испытывал никакого почтения к сварливым старцам, которых Помпей притащил за собою из Рима. Полководец утешался тем, что уважает их высокий сан независимо от личного к ним нерасположения.

Семь из одиннадцати легионов диктатора стояли лагерем вокруг Диррахия. Остальные — большая часть армии — примкнут к ним по дороге навстречу противнику. Лабиен с удовольствием взирал на многочисленное войско и не сомневался, что дал Помпею правильный совет. Пятьдесят тысяч воинов — большей армии ему видеть не приходилось. По донесениям разведки, у Цезаря от силы двадцать две тысячи. Диктатор напрасно всерьез принимает выскочку, который узурпировал Рим. Спору нет — галльские легионы состоят сплошь из ветеранов, но ветерана не труднее проткнуть копьем, чем любого человека.

Неподалеку раздавался рев белого жертвенного быка. Скоро его забьют, и жрецы станут изучать внутренности. Лабиен узнает о результатах гадания раньше Помпея и при необходимости слегка их подправит. Полководец стоял на улице и нервно потирал большим пальцем рукоять меча — благодаря этой привычке она была гладко отполирована. Он и представить не мог, что Помпея так потрясет известие о захвате Цезарем Орика. Однако больше ничего подобного не произойдет.

К Лабиену приблизились курьеры, чтобы отвезти дальним легионам приказы.

— Выступаем, — отрывисто бросил он; его мысли уже занимал предстоящий поход. — Приказываю сниматься с лагеря. Брут ведет головной отряд, за ним — мой Четвертый легион.

Курьеры рассыпались по дорогам, стараясь опередить друг друга с важной новостью. Лабиен глубоко вздохнул — доведется ли ему увидеть человека, который напугал самого Помпея? Впрочем, это не важно. Цезарь раскается, что явился в Грецию со своими амбициями. Здесь правит Закон.

Юлия играла с сыном. Мальчик сидел на коленях у матери, когда домой пришел Помпей. Мирная тишина дня была тут же нарушена его зычными распоряжениями прислуге. Юлия вздрогнула от резкого тона. Мальчик засмеялся, видя испуг матери, и попытался ее передразнить. Сын, похоже, унаследовал крупные черты отца, и Юлия гадала — не унаследует ли он и образ мыслей Помпея? По громкому клацанью подкованных сандалий — словно тарелки падали на пол — Юлия поняла, что муж проходит через главный зал и направляется к ней. Помпей громогласно требовал принести его лучшие доспехи и меч. Значит, Цезарь в Греции! Юлия вскочила на ноги; сердце ее сильно забилось.

— Ну, здравствуй, — сказал Помпей, входя в садик. Он поцеловал супругу в лоб, и Юлия ответила натянутой улыбкой. Сын протянул к отцу руки, но Помпею было не до мальчика. — Пора, Юлия. Мне нужно отправляться, а тебе следует переехать в более безопасное место.

— Он здесь? — спросила Юлия.

Помпей нахмурился и поглядел ей в глаза:

— Да. Твой отец проскользнул мимо моего флота.

— Ты победишь. — Юлия вдруг крепко поцеловала мужа в губы.

Помпей порозовел от удовольствия.

— Конечно, — улыбнулся он. Воистину — невозможно понять женское сердце, но, во всяком случае, супруга приняла свое новое положение без жалоб и споров. Как раз такая мать нужна его сыну.

— А Брут? Ты возьмешь его?

— Когда я буду в нем уверен, отправлю его сеять панику в рядах противника. Ты оказалась права насчет экстраординариев. Любой человек добьется большего, если предоставить ему свободу действий. Я дал ему еще две когорты.

Юлия поставила сына на землю и слегка подтолкнула. Затем шагнула вплотную к мужу и заключила в страстные объятия. Рука ее спустилась к низу его живота, и Помпей вздрогнул и рассмеялся.

— О боги, у меня нет ни минуты, — пожаловался он, поднося ее руку к губам. — В Греции ты просто расцвела, женушка. Это все здешний воздух.

— Это все ты, — возразила Юлия.

Теперь, несмотря на неприятности, Помпей выглядел довольным.

— Прикажи рабам собрать вещи, которые могут понадобиться.

Ее улыбка увяла.

— А разве здесь я в опасности? Мне не хотелось бы сейчас куда-то ехать.

Помпей недоуменно поморгал; он начал раздражаться:

— О чем ты?

Юлия опять заставила себя прижаться к мужу и взяла его за руку.

— Ты снова будешь отцом, Помпей. Я не могу рисковать ребенком.

По мере того как смысл ее слов доходил до Помпея, лицо его менялось.

— Ничего не видно, — сказал он, разглядывая фигуру жены.

— Пока нет, но когда ты вернешься — ведь это может быть не скоро, — тогда увидишь.

Помпей кивнул — он принял решение:

— Хорошо. Сражения будут далеко отсюда. Мне хотелось бы только уговорить сенат остаться здесь. Они непременно желают быть там, где легионы.

Юлия увидела, что радость мужа от приятного известия потускнела: Помпей вспомнил о необходимости согласовывать любой приказ с сенатом.

— Тебе нужна их поддержка, по крайней мере сейчас, — напомнила она.

Диктатор гневно поднял глаза.

— Она мне дорого обходится, Юлия, можешь поверить. Твоего отца вновь избрали консулом, и я вынужден опираться на этих глупцов. Беда в том, что сенаторы понимают: без них мне не обойтись. Во всяком случае, — вздохнул он, — здесь останутся их семьи. Я дам вам еще одну центурию. Обещай мне в случае опасности немедленно уехать. Я слишком тобой дорожу и не могу рисковать.

Юлия опять поцеловала его.

— Обещаю.

Помпей нежно взъерошил волосы сына.

Вернувшись в дом, он продолжил отдавать приказы охранникам и подчиненным — голос диктатора вновь зазвучал сурово и резко. Через некоторое время Помпей ушел, и дом погрузился в обычную мирную дрему.

— А у тебя будет малыш? — спросил сын своим нежным голоском и потянулся к матери, просясь на руки.

Юлия улыбнулась, представив, что скажет Брут, когда узнает.

— Да, милый.

Глаза ее были холодны. Юлии пришлось сделать выбор. Тайна Брута оказалась тяжелой ношей — ведь он собирается предать ее мужа. Сознание собственного предательства тоже заставляло Юлию страдать, но в сердце, которое она разделила между отцом и возлюбленным, не осталось места Помпею.

— Времени у нас совсем мало, — сказал Светоний.

Цицерон, стоявший рядом с ним на балконе зала заседаний, проследил за его взглядом и поджал губы.

— Если ты не желаешь, чтобы я притащил сюда за шиворот этот цвет Рима, тебе остается только ждать, — ответил он.