Конн Иггульден - Боги войны

— Теперь понимаю! — сказал Помпей. Он сморщился и опустил взгляд.

Цицерон с надеждой ждал: сейчас Помпей выдаст свою боль — пошатнется или вскрикнет, и тогда для него все кончено.

Но Помпей медленно поднял голову и сверкнул глазами:

— Ты посмел намекнуть, что я боюсь? Вот что означают твои нападки! Да, я строю стену, я хочу защитить город, уже побывавший в руках у Цезаря. Да, я гонялся за ним по полям, а он ускользнул. — Сильная боль не дала Помпею продолжить, ему пришлось пережидать приступ.

— У тебя вдвое больше солдат, чем у него, а конницы — вчетверо, — прервал Цицерон. — В лучшие времена ты бы шутя разгромил его. И только твоя болезнь…

— Моя, как ты говоришь, болезнь — не более чем легкое желудочное недомогание, которое я почти вылечил молоком с мелом! — почти кричал Помпей. — Я не собираюсь здесь стоять и выслушивать твои дурацкие вопросы!

— Твое диктаторство… — опять начал Цицерон.

— Хватит! — заревел Помпей. — Хорошо! Если вам нужна война, вы получите войну! Я выступлю и стану воевать до конца. Вы довольны? Я разобью Цезаря и принесу вам его голову или умру. Даю вам слово. Продлите вы мою диктатуру или нет, мне безразлично. К тому времени я буду сражаться.

Большинство сенаторов зааплодировало, и Цицерон побледнел. Он никоим образом не намеревался задеть Помпея так сильно. Меньше всего сейчас нужно открытое противостояние.

— Ради блага римского народа… — начал он, но никто уже не слушал.

Сенаторы повставали с мест. Помпей, упиваясь победой, послал Цицерону последний уничтожающий взгляд, вышел из-за трибуны и направился вон. За ним последовали Светоний и еще несколько сенаторов. Цицерон медленно опустился на скамью, уставившись в пустоту.

Брут стоял, вытянув руки, и медленно, глубоко дышал. Полководец вымылся, побрился, натерся маслом и теперь сиял чистотой и здоровьем. Думая о предстоящей битве, Брут почти не замечал молчаливо суетящихся рабов. Они тем временем надели ему через голову тунику и расправили складки выреза. Доспехи висели тут же в палатке на столбе, и Брут придирчиво разглядывал их, проверяя, нет ли вмятин или царапин. Серебряный панцирь до сих пор не утратил своего великолепия. Серебро не такое твердое, как железо, зато в бою доспехи видно издалека. Юлий непременно их заметит, когда начнется сражение.

Брут по-прежнему не двигался, а рабы застегнули на нем широкий кожаный ремень, расправили складки туники. Прежде чем они продолжили, Брут пошевелил плечами, проверяя, удобно ли ему. Привычный безмолвный ритуал действовал успокаивающе.

Вся одежда была ношеной. И туника, и шерстяные штаны — часть его обмундирования еще со времен галльских походов. От многочисленных стирок краски вылиняли, ткань была мягкой — не сравнить с новыми, жесткими вещами. Рабы обмотали ему шею мягким платком, чтобы не натирал шлем. Брут покрутил головой — слишком туго, нужно ослабить.

Глядя в пространство, он задумался о предстоящей встрече с Цезарем.

После заседания сената Помпей наконец-то встряхнулся. Теперь, пока не покончено с врагом, отдыха не будет. Именно этого Брут и хотел с самого начала. Он знал, что его четыре когорты поставят на передний край. По спине пробежал холодок. Как долго он ни тренировал своих солдат, нелегко им придется, если они столкнутся с Десятым. Воинов Десятого Брут отлично помнил: такие скорее умрут, чем отступят. Это ветераны бесчисленных боев, а у греческих легионеров подобного опыта и в помине нет.

— Зато нас больше, — пробормотал он. Рабы замерли, вопросительно глядя на хозяина. — Продолжайте, — приказал Брут.

Один из рабов встал на колени, чтобы завязать ему сандалии. Брут расставил ноги пошире. Раб старательно обматывал ремешки вокруг лодыжек, натягивая поплотнее, так что они вдавливались в мягкие шерстяные носки. Затем Брут развел руки в стороны, и на него надели короткую кожаную юбку, защищавшую низ живота. Рабы повернулись за доспехами, и Брут почувствовал знакомое предвкушение битвы.

Потом на него нахлынули воспоминания — и сладкие и горькие — о той, что сделала ему доспехи. Александрия любила его и вложила эту любовь в свой труд. Красивый панцирь с рельефом мышц, а поверх рельефа — фигуры Марса и Юпитера, соединяющие руки под горловиной.

Перед тем как рабы застегнули пряжки, соединяющие нагрудник и заднюю часть, Брут набрал в грудь побольше воздуха. Так панцирь не будет жать. Он покрутил головой — ничто не мешает? Как всегда, надевая доспехи, Брут испытывал особое волнение. Рабы застегнули наплечные пластины, и Брут опять подвигался, проверяя, удобно ли. Отставил вперед левую ногу и, пока рабы прикрепляли серебряный наголенник, [4] Наголенники, или поножи, иногда надевались только на одну ногу — ту, которую не закрывал щит. опустил на голову шлем. Шлем тоже был произведением искусства и сверкал даже в полутемной палатке. Да, противник заметит его сразу.

Брут опустил забрало на лицо, проверяя, держит ли замок.

Когда в палатку вошел Сенека, Брут проверял узлы и застежки. Сенека хотел уйти, чтобы не мешать, но Брут улыбнулся ему:

— Ты готов?

— Да, только я по другому поводу. Из города пришел какой-то человек, хочет поговорить с тобой.

— Отошли его, — распорядился Брут. — Что бы там ни случилось — может подождать. На рассвете выступаем.

— Я и сам хотел, но он дал мне вот это. — И Сенека достал кольцо, которое Брут тут же узнал. Беря в руки золотой перстень-печатку, полководец слегка вздрогнул.

— Ты не знаешь, что это такое? — спросил он у Сенеки. Сенека покачал головой, и Брут потер пальцем изображение трех скрещенных стрел — эмблемы Мария. Перстень, казалось, раскалился в руке, и Брут благодарил богов, что Сенека ничего не понял. Если бы перстень попался на глаза Помпею или кому-то еще из старшего поколения, для Брута это означало бы смертный приговор.

— Приведи его сюда, — потребовал он, отпуская рабов. Сенека с любопытством поглядел на своего командира, однако ни о чем не спросил и, отсалютовав, вышел.

Брут мгновенно вспотел. Подумав, подошел к столу, где лежало оружие, и взял гладий, который выиграл на большом римском турнире. Меч был так же хорош, как и доспехи, отличной ковки, из лучшего в мире железа. Брут хотел вынуть его из ножен и проверить клинок, как проверял уже тысячи раз, но тут вошел Сенека, ведя за собой незнакомца.

— Оставь нас, Сенека, — попросил Брут, рассматривая гостя. Внешность обычная: так выглядит любой местный крестьянин, явившийся в город на заработки. Брут подумал, что тот просто нашел кольцо и хочет получить за него вознаграждение. Почему тогда из всех людей он принес его именно Бруту?

— Откуда у тебя это? — спросил он, показывая кольцо.