Розмэри Сатклифф - Серебряная ветка

— Я тоже, — присоединился к нему Юстин. — Чем здесь плохо? Давай останемся здесь, Эвикат

— Мне надо показать вам одну штуку там, подальше к югу. — Эвикат встал на ноги и поднял с земли свернутую шкуру. — О, глупая животина, ты что, никогда не возила на себе тюк с волчьей шкурой?

Лошадка его захрапела и прянула в сторону.

— Неужели нельзя подождать, пока мы насытимся? — осведомился Флавий.

Эвикат аккуратно пристроил шкуру поперек холки лошади и только тогда сказал:

— Не говорил ли я вам, когда мы вы шли на охоту в первый раз, — среди вереска вы должны слушаться меня во всем? Я — охотник и знаю, что делаю, а вы не более как дети.

Флавий приложил ладонь ко лбу, шутливо салютуя:

— Говорил, и мы обещали повиноваться. Пусть будет так, о мудрейший из охотников. Вперед.

Они отогнали собак от трупа и, оставив волка воронью, которое уже начало слетаться, двинулись в южном направлении. Они ехали все время в гору, пока не перевалили через голый уступ и не очутились вблизи пенящегося потока, бежавшего вниз по плоским камням. Перед ними была впадина, узкое дно которой выстилал густой ивняк, но склоны и вершины холмов поросли не вереском даже, а всего лишь низкой травой, и края этой золотисто-коричневой чаши тянулись к опрокинутому осеннему небу, совершенно пустому, если не считать сапсана, парившего над своими владениями.

Эвикат остановил лошадку у потока, спутники последовали его примеру, и, когда они перестали двигаться и стихли все звуки, на них, как показалось Юстину, нахлынули тишина и уединенность высоких холмов.

— Смотрите, — кивнул Эвикат. — Вот то, о чем я вам говорил.

Друзья взглянули туда, куда показывал его палец, и увидели каменную глыбу, с вызовом торчавшую вверх из коричневой травы.

— Вон тот валун? Ну и что в нем такого? — удивился Флавий.

— Да, тот валун. Подойдите поближе и взгляните на него, а я пока приготовлю еду.

Юноши спешились, стреножили лошадей, затем побрели вдоль потока, и, пока Эвикат возился с провизией, Флавий и Юстин сосредоточили свое внимание на том предмете, ради которого их сюда привели.

Это был, видимо, кусок горной породы, так как небольшие выходы той же породы, слекка прикрытые травой, проглядывали и вдоль всего среза берега. Однако, вглядевшись пристальнее, они заметили, что камень грубо обтесан, словно кто-то решил придать еще более правильную форму этому от природы почти прямоугольному предмету. Более того, на камне виднелись следы резьбы.

— По-моему, — это алтарь! — воскликнул Юстин, опускаясь на одно колено.

Флавий нагнулся над камнем и уперся руками в колени.

— Смотри, три фигуры!

— Верно, — подхватил Флавий с пробудившимся вдруг интересом. — Фурии… или парки, а может, Великие матери. Резьба такая грубая, да еще стерлась, плохо видно. Поскреби-ка внизу лишайник, Юстин. Там, кажется, что-то написано.

Юстин пустил в ход охотничий нож, а потом и свой большой палец, и очень скоро предположение Флавия оправдалось.

— Имя, — сказал Юстин. — С-и-л-ь…Сильван Вар.

Он продолжал усердно трудиться, отдирая лишайник с корявых букв; Флавий присоединился к нему и стал отгребать мусор. Скоро обнажилась вся надпись.

— «Богам, чтобы были они милостивы, Сильван Вар, знаменосец Пятой Тунгрийской когорты, приданной Второму Августову легиону, построил этот алтарь», — про чел Флавий.

— Интересно, были они милостивы к нему после этого? — Юстин встал, отряхивая золотистую пыль лишайника с пальцев.

— Нет, интересно, зачем он просил у них милости?

— Да просто хотел, чтобы они проявили милость, и все.

Флавий уверенно затряс головой:

— Не строят алтарь просто так. Только если что-то нужно до зарезу. — Неважно, во всяком случае это было д-давным-давно… Кстати, когда мы ушли из Валенции в последний раз?

— Не помню точно. Кажется, лет сто пятьдесят назад.

Они опять умолкли, разглядывая три грубо вырезанные фигуры и корявые буквы под ними.

— А-а, тут еще и надпись есть! Ну как, не зря я вас сюда привел? — раздался у них за спиной голос Эвиката.

Флавий, все еще сидевший перед алтарем на корточках, с улыбкой поднял лицо:

— Не зря. Но с таким же успехом это можно было сделать на сытый желудок.

— Пища готова, — ответил Эвикат. — Теперь можете наполнить ваши желудки.

Судя по всему, у него были свои причины для такой таинственности, но, опять же судя по всему, он не собирался ничего объяснять до поры до времени. И лишь когда они уселись вокруг котла с готовящейся похлебкой, уже после того как расправились с масляной лепешкой и полосами копченой оленины, Эвикат заговорил:

— Зачем я привел вас сюда, к валуну? Не все ли равно, какой предлог выдумать. Важно было привести вас сюда и показать причину… тем, кому это очень интересно.

— А почему именно сюда? — не отставал Флавий.

— Даже пикт не спрячется в низкой траве и не расслышит из ивняка, что говорится около камня. В Олбани мало таких мест, где ты знаешь, что за скалой или в вереске не прячется коротышка пикт.

— То есть тебе надо что-то сказать нам так, чтобы никто не подслушал?

— Да, и сказать вот что… — Эвикат отрезал лоскут сушеного мяса и бросил его любимой собаке. — Слушайте и внимайте. На Валу и к северу от Вала рыщут люди Аллекта.

Юстин, который только собрался положить в рот кусок лепешки, уронил руку на колени, Флавий невольно вскрикнул:

— Тут? Да что ты говоришь, Эвикат?

— Ешьте, ешьте. Глаз видит дальше, чем слышит ухо. Да, я говорю то, что знаю. В Олбани появились люди Аллекта, они заводят с пиктами разговоры о дружбе, дают обещания — и требуют обещаний взамен.

— Какие обещания? — Юстин отрезал тонкую полоску от мяса.

— Они обещают пиктам помощь против нас, дальриадов, если раскрашенный народ поможет Аллекту свергнуть императора Караузия.

Наступившую долгую тишину прорезал пронзительный крик сапсана в вышине.

— Выходит, мы все правильно угадали про Аллекта. Выходит, мы были правы! — произнес наконец Флавий с еле сдерживаемой яростью.

— Вот как? — отозвался Эвикат. — Я ничего про это не знаю. Но уверен в одном: если ему удастся свергнуть Караузия, это будет означать гибель для моего народа. — Он вдруг замолчал, как бы с удивлением прислушиваясь к собственным словам. — Мой народ… Это говорю я, человек без племени и без родины. Видно, я все-таки храню в сердце верность моему племени.

— И что же, неужели раскрашенный народ согласится? — спросил Юстин.

— Чует мое сердце, согласится. Испокон веков между пиктами и моим племенем была вражда и недоверие, пока Караузий не заключил договор. Благодаря договору вот уже семь лет у нас мир. Но раскрашенный народ боится нас, потому что мы не такие, как они, и еще потому, что на западных островах и среди береговых скал мы стали сильными. А когда пикт боится, он ненавидит.