Радко Пытлик - Гашек

Следующее письмо из тюрьмы написано стихами:

Подписывается Гашек — Митя. Это ласковое прозвище тоже имело для них скрытый смысл, поскольку было произведено от имени русского революционера Михаила Бакунина.

Но чем больше дочь виноградского штукатура воспламенялась любовью к анархистскому бунтарю, тем упорнее противодействовал этому ее отец. Он запретил ей встречаться с Гашеком, пока тот не покончит с анархизмом и не найдет себе постоянной службы. Если бы он еще знал, что Гашек в соответствии со своими убеждениями отрекся от католической церкви!

Первую часть условия Ярослав легко выполнил. После злополучного тюремного эпизода он покидает редакцию анархистского журнала и ищет место в других пражских изданиях. Со вторым условием дело обстояло хуже. Куда бы он ни явился в поисках работы, везде боялись, как бы он не устроил какую-нибудь «маленькую революцию», ибо его бесстрашие и нежелание приспосабливаться были всем прекрасно известны. К тому же он привык выражать свои мысли откровенно, без всяких околичностей. Достаточно сравнить его учтивое ходатайство о месте в банке «Славия», написанное в 1902 году, с небрежным письмом хранителю библиотеки Национального музея, куда он в 1907 году хотел поступить на службу. Даже в формальном прошении он не желает притворяться и играть комедию.

«Ваша милость!

Предлагаю Вам свои услуги.

У меня есть практика.

Я редактировал журналы «Комуна» и «Худяс» и, хотя не являюсь прямым анархистом, редактировал их в анархистском духе.

Подошел бы Вам возраст — 25 лет?»

и т. д.

Он тщетно ищет место — нигде не хотят брать человека подобного образа жизни, насмешника, для которого на свете нет ничего святого. Несчастные возлюбленные должны встречаться тайком, переписываться через друзей и подруг. В письмах, которые явно предназначены для родителей Ярмилы, Гашек лестью и витиеватым стилем пытается снискать их расположение.

«Дорогая Ярмила!

Не думайте, что я хочу нарушить покой в Вашем доме. Я с глубоким уважением отношусь к требованиям Вашего отца и постараюсь выполнить их, чтобы у Вас не было в семье никаких неприятностей. Я перестану участвовать в анархистском движении и буду заниматься лишь чисто литературной деятельностью, а при первой возможности устроюсь в редакцию газеты, с программой которой Ваш отец будет согласен. Тогда никто не сможет сказать, что он запрещает Вам со мной разговаривать…

Надеюсь, что, когда я оставлю анархистское движение, Ваша мать также не будет возражать против нашей дружбы.

Ваш отец тем паче, ибо я теперь знаю, что лично против меня он ничего не имеет и возражает лишь против моих анархистских убеждений.

Но Вас я люблю больше, чем какие-то лозунги! И потому будьте любезны сказать Вашему отцу, что я прошу его не поминать прошлого, поскольку в настоящем все изменилось. И еще прошу, чтобы Ваш отец позволил Вам завтра в десять часов прийти к спортивному залу «Сокола».

Буду действительно рад, если Ваша мать, которую я чрезвычайно уважаю, хотя она до сих пор не сказала обо мне ни одного доброго слова, изменит свое мнение.

Знаю, моя дорогая, что как мать она заботится о Вашем счастье, и потому сбрасываю с себя опасное анархистское одеяние и надеваю более удобное — по желанию Вашего отца.

Я и сам завтра днем охотно переговорил бы с Вашим отцом и объяснил бы ему, что не намерен больше допускать никаких выходок и буду руководствоваться своей последней беседой с ним. Поэтому приходите завтра в десять часов к залу «Сокола» на Виноградах.

Целую Вас.

Ваш Ярослав».

Встретившись с паном Майером, он обещал исправиться и непременно найти постоянное место службы:

«В результате полуторачасового разговора с твоим папашей я добился хотя бы того, что он пообещал, если я буду прилично одет и найду пусть даже совсем скромное, но постоянное место, не препятствовать нашим встречам, ибо он сказал, что коли отбросить прошлое, то даже любит меня.

Во-вторых, он обещал разрешить нам писать друг другу, а в-третьих, обращаться с тобой мягче.

Я же, в свою очередь, пообещал ему подыскать себе место, но не так, как весной, — а по правде, потому что тогда я ни о чем не заботился, а теперь забочусь».

Надежды Гашека найти место и соответственно средства к существованию поддерживались еще тем, что над ним смилостивились в редакциях социал-демократических газет. Полный радужных планов, он пишет:

«В „Право лиду“ [32] «Право лиду» (1893—1948) — газета, центральный орган чехославянской, а с 1918 г. — чехословацкой социал-демократической рабочей партии. мне определенно пообещали место, а конкретно — депутат Соукуп [33] Соукуп Франтишек (1871—1940) — один из лидеров чехословацкой правой социал-демократии, принимал деятельное участие в чешском буржуазно-националистическом движении в период первой мировой войны; в буржуазной Чехословакии — виднейший идеолог правого крыла социал-демократической партии, сенатор, с 1929-го — председатель Сената. и д-р Винтер [34] Винтер Лев (1876—1935) — пражский адвокат, социал-демократический лидер; впоследствии министр в первом буржуазном чехословацком правительстве, член Исполкома II Интернационала. . Сказали, что делают это вовсе не из сентиментальных побуждений, а просто потому, что им было бы жаль меня потерять. А посему, прежде чем предоставить мне что-то более солидное, они подыщут для меня какую-нибудь работенку до полудня. Я должен писать во все социал-демократические газеты. Д-р Крейчи [35] Крейчи Вацлав Франтишек (1867—1941) — чешский прозаик, драматург, критик, вел в газете «Право лиду» разделы литературной, театральной и музыкальной критики, редактировал беллетристические публикации; впоследствии представлял чехословацкую социал-демократическую партию в палате депутатов, Национальном собрании и сенате. заверил меня, что постарается печатать мои вещи хотя бы раз в неделю, если это будет возможно, а д-р Шмеральы зашел даже так далеко, что предложил поехать вместе с ним в Кладно, где вчера проходила конференция редакторов социал-демократических газет.

Так что вчерашний вечер я провел в Кладно. Шмераль представил меня по крайней мере пятнадцати социал-демократическим редакторам».