Генрих Эрлих - Иван Грозный — многоликий тиран?

Мне двух раз повторять не надо! Как смог, подавил я в себе мечтания о грядущем свидании с княгинюшкой и оборотился в человека практического. А человек практический первым делом о деньгах думает. С этим у меня было не очень, можно даже сказать, никак. Дом наш в Слободе мы перед побегом первым выпотрошили до основания, и все потроха лежали теперь в Ярославле в тайничке, том самом, последнем. Но я и помыслить не мог вернуться в Ярославль! И к Ивану не мог пойти, я ведь с ним после той нашей размолвки ни разу не виделся, да и неудобно как-то. Был еще казначей Фуников, он бы, конечно, золотых мне отсыпал, но немного. Казначеи люди по должности прижимистые, стал бы он непременно расспрашивать, зачем мне столько денег, коли живу на всем готовом, а если чего не хватает, так он распорядится доставить, еды, одежи, тканей разных, фуража, лошадей, любой натуры вдесятеро даст, только бы с деньгами не расставаться. Такой у них, у казначеев, обычай.

Но у меня времени рассиживать да раздумывать не было. Собрался я быстро и помчался в Углич, там у меня прирыт был запасец небольшой на черный день — благодаренье княгинюшке, которая выказала редкую для женщины мудрость и предусмотрительность. Откладывала понемножку на каждый черный день, но дней этих зрила много, можно сказать, годы. Когда же я по природному своему легкомыслию над ней подшучивал, то ответствовала мне мудростью народной: идешь на день, бери запасу на неделю. Вот и пригодился запасец-то! Я, конечно, не все взял, не от жадности, а от недостатка сил, я столько не унес бы, а уж бегать с такой тяжестью совсем несподручно. Посему на камешки приналег, они легкие, и прятать их легко. Наковырял их из разных перстней и ожерелий и в мешочки полотняные сложил. Немного взял и целых колечек, сережек, цепочек, женщины без этих побрякушек не могут, а княгинюшка всем женщинам женщина, даже и в этих мелочах. Себе ничего не взял, кроме одного из любимых моих перстней, его княгинюшка заказала и мне подарила, там скачущий всадник с копьем в руке на халцедоне вырезан — очень в бегах помогает. Ну и, конечно, перстень мой великокняжеский, но он у меня всегда на руке, даже когда я хлеба просил Христа ради, идучи из Ярославля.

Но деньги деньгами, они не главное, я, к примеру, прекрасно без них всю жизнь обходился, даже и в черные дни. Да и не купишь на них самое ценное, что есть в жизни человека, — любовь, дружбу и вот, скажем, верность. А в том деле мне без верных людей никак было не обойтись. Их-то и искал я в Угличе, за ними в первую очередь и ехал. Не могли же мы с княгинюшкой вдвоем уезжать, это как-то не принято и вообще неудобно и непривычно.

Но я так рассудил, что много людей нам тоже не с руки брать, слишком приметно и, опять же, кормить надо. Постепенно урезая свиту, дошел я до точки: слуга на все для меня и девка для княгинюшки.

Вот ведь как интересно в жизни получается: когда тебе нужно десять человек набрать, то этих десятков очень много на ум приходит, все разные и все хороши. А когда тебе единственный человек нужен для дела решительного, то случается, что и не находится его. Но у меня, слава Богу, был, тот самый единственный человек, которому я мог княгинюшку и себя с ней доверить. Николая я знал столько же, сколько и себя, даже больше, то есть я по малости лет себя еще не осознавал, но его лицо перед собой уже видел. Его отец, из обедневшего, но достойного рода Ключевских, по каким-то причинам попал в холопство к отцу нашему, Николай был определен нам с Иваном в дядьки, потом он у Ивана стремянным был, во все походы с ним ходил, а как случилось с Иваном несчастие, так он ко мне по наследству перешел. Я ему, в память о брате и за долгую службу его беспорочную, вольную дал, вольную-то он взял, но попросил меня при себе его оставить. Я с радостью согласился. Ходил он за мной, как за ребенком, он как бы вернулся в тот день, когда мы с ним расстались, и с того момента и начал свою службу исполнять. Был он у меня на положении дворецкого, вот только в Слободе не прижился. Приходилось ему по делам хозяйственным часто за ворота выходить, а как выйдет, так непременно с опричником каким сцепится. Пришлось его, для его же блага и сохранности, из Слободы удалить и направить управляющим в Углич.

С некоторым трепетом приступал я к разговору с Николаем. Нет, в верности его и любви ко мне я не сомневался, но несколько лет спокойной сытой жизни могли не то что изменить, но расслабить его. Тяжело вот так взять и бросить обжитое хозяйство, да и семья у него имелась, наверное. Я ему мог, конечно, приказать, но не такое это было дело, чтобы неволить человека. Поэтому при разговоре с Николаем я не в слова его вслушивался, а в интонации. Так что ручаюсь вам, согласился он с готовностью и радостью. У меня камень с души свалился — с ним мы не пропадем!

С девкой проще было. Княгинюшка по неизбывной тоске материнства привечала молодых девок, иных с сопливого возраста при себе держала, учились они всяким премудростям услужения и некоторым другим, полезным в жизни вещам, вышиванию там или пению сладкозвучному. Пребывали они при княгинюшке безотлучно, пока не находило на нее желание выдать их замуж за человека солидного и достойного. Нечего и говорить, что все они были преданы ей по гроб жизни.

Спросил я у Николая совета, и он после недолгих раздумий указал мне одну из таких девок, Парашку.

— Бедовая девка! — сказал он. — В Ярославле с вами была. Как кромешники налетели, так она схоронилась, потом бросилась хозяйку искать, а не сыскав, в дом хозяйский вернулась. Да и на лошади с детства приучена скакать, и седалище для этого имеет подходящее, — добавил Николай.

Призвали Парашку. Как увидела меня, так сразу заохала, запричитала, застрекотала, насилу угомонили. Я ее, честно говоря, не узнал. Для меня все княгинюшкины девки на одно лицо были, я на них и не смотрел. Мне кажется, что и звали их всех одинаково — Парашками, по крайней мере, если случалось мне для чего-то призвать их, то все они с готовностью на это имя откликались.

Расспросил я ту Парашку с дотошностью и о родителях ее, и о том, как она из Ярославля выбралась, нашел ее девицей достойной и не полной дурой и с советом Николая согласился.

Оставались детали. Решили, что Николай возьмет восемь лошадей, чтобы у каждого заводная была, и остановится в какой-нибудь деревне вблизи Слободы, а на вопросы отвечать будет, что приехал лошадей продавать. Парашку же за жену его выдадим.

— Я девушка честная! — тут же возвестила Парашка.

— Лучше бы ты была немая! — отозвался Николай. — Не хочешь женой, будешь дочерью, только чтобы ни-ни, глазищами по парням не пулять!

На том и сговорились. Передал я Николаю, на всякий случай, половину из отобранных мною драгоценностей и вернулся в Слободу.