Евгений Веникеев - Звездный час «Весты»

Миновав многоколонный, иссеченный осколками портик, они пошли влево по широкой улице, сквозь мостовую которой пробивалась трава. По сторонам стояли разбитые дома.

— Медленно восстанавливается Севастополь, — вздохнул Володя.

— Нет флота — нет и города, — ответил Андрей, — но скоро все изменится. Государь еще в 1871 году объявил, что намерен возродить Черноморский флот. Пока, правда, сделано мало, но эта война уже доказала, что без флота на Черном море России не обойтись.

По длинной каменной лестнице они поднялись на вершину Центрального холма. В стенах домов торчали ядра, от них вниз по белому камню шли ржавые подтеки. Развалины ослепительно сверкали, обмытые двадцатилетними дождями. Вокруг не было ни души, только сильный южный ветер пел среди камней разрушенных стен. Впечатление нереальности окружающего усиливала колоннада античного храма, видневшаяся через развалины. До горизонта за входными мысами расстилалось пустынное море, обрамленное справа и слева желтыми, выжженными берегами. Безмолвно и безлюдно было вокруг, на воде тоже ничего не двигалось, корабли у Графской были скрыты склоном холма, только на Корабельной стороне в эллинге стояла «Веста», и рабочие, как муравьи, суетились вокруг нее.

Андрей продекламировал недавно прочитанные стихи:

— Здорово, — откликнулся Владимир, — кто автор?

— Немирович-Данченко, он был недавно в Севастополе.

— А у Некрасова, мне кажется, лучше:

— Господи, а сколько здесь народу положили, Андрюша, подумать страшно. И наших и неприятелей. Говорят, тысяч по сто с каждой стороны. Да ведь здесь вокруг все сплошные кладбища, — он обвел рукой горизонт.

Два кладбища хорошо просматривались с их наблюдательного пункта. Оба они были на Северной стороне — одно за Михайловским фортом, другое — Братское, правее, на холме. На его вершине четко выделялась пирамида-памятник с каменным крестом наверху.

— Если завтра не выйдем в море, то обязательно пойдем туда, — сказал Андрей. — А теперь предлагаю пройтись по бульвару.

— Где ты видишь бульвар?

— А вот он, под нами.

Действительно, на уступе холма были видны темно-зеленые купы деревьев. Бульвар показался оазисом среди выжженной солнцем пустыни разрушенного города. Его запорошенные пылью деревья давали скудную тень, посыпанная песком широкая аллея вела в сторону моря. Ее замыкал памятник, окруженный чугунной оградой.

Массивная каменная пирамида возносила к небу чугунный античный корабль с загнутыми кормой и носом, под которым выступал таран.

На постаменте с одной стороны читалось: «Казарскому», с другой — «Потомству в пример». В тени памятника стоял морской офицер, сняв фуражку, он отирал платком пот с высокого белого лба.

— Наш командир, — шепнул Владимир.

Баранов увидел их и приветливо помахал рукой. Прапорщик и юнкер нерешительно подошли, не зная как вести себя с ним во внеслужебной обстановке.

Но капитан-лейтенант держался просто.

— Осматриваете местные достопримечательности, молодые люди? В Севастополе есть что посмотреть. Когда-нибудь здесь поставят много памятников недавней обороне. Но мне, признаться, больше всего хотелось посмотреть на этот.

— Не зря его поставили, — осмелился заметить Владимир, — ведь немыслимый был бой. Маленький бриг и два линейных корабля!

— А ведь «Меркурий» в конечном счете победил, — добавил Андрей, — действительно, невероятное мужество.

— И какая надпись! — продолжал восхищаться памятником Баранов. — «Потомству в пример»! Не правда ли, это прямо нам адресовано, господа? Дай бог, чтобы «Весте» довелось совершить нечто подобное.

Назавтра стало известно, что окраска «Весты» будет окончена только к вечеру, поэтому все были свободны. Андрей и Владимир отправились на Северную сторону.

Яличник был худ, обожжен солнцем и босоног. Он неторопливо наваливался на большие, плохо обструганные весла. Бухта в этом месте была в ширину с версту и простиралась в глубь берега еще верст на шесть. На всем этом огромном пространстве воды точками виднелись несколько яликов.

Владимир смотрел на пустынные бухты и мысленно рисовал на них громады парусников, юркие пароходы, снующие между ними вельботы. Но этот флот безвозвратно сгинул, затоплен. Впрочем, если бы он и сохранился, то все равно его пришлось бы использовать в лучшем случае только как учебные суда, блокшивы или плавучие тюрьмы. Пар, броня и винт вытеснили парусники, и никогда уже они не вернутся.

Ялик ударился о дряхлый причал, над которым вздымалась круглая башня Михайловского форта. В море он смотрел узкими амбразурами, а со стороны берега был похож на большой, но несколько суровый дворец со множеством окон по фасаду. Из амбразур уже не смотрели жерла пушек, они не годились для современных орудий, но на плоской крыше стояло несколько 6-дюймовых мортир.

От укрепления берег полого поднимался, и здесь, среди выжженной степи, белела невысокая ограда, за ней виднелись кресты надгробий. Они вошли внутрь и стали бродить от памятника к памятнику по утрамбованным гравийным дорожкам, читая скупые слова эпитафий.

«Лейтенант Батьянов, умер от раны», «Капитан 2-го ранга князь Ширинский-Шихматов, семь с половиной месяцев командовал артиллерией пятого бастиона», «Лейтенант Ивашкин…» Лейтенант, лейтенант…

— Здесь одни моряки! — невольно шепотом произнес Владимир.

— Нет, но большинство, — ответил Андрей, останавливаясь у невысокого монумента. На нем значилось: «Военный инженер поручик Андрей Раненский. 17 мая 1855 г.»

— А рядом опять моряк, — прочел Владимир,- «Капитан-лейтенант Пантелеймон Кандащри, умер от ран 31 октября 1854 года».

Но значительно больше было безымянных могил, на которых еще сохранились кресты из пустых бомб.

— Братские могилы, матросики здесь лежат. Наверное, сотнями, а то и тысячами, — прошептал Володя. — А ведь они бы и до сих пор могли жить, — добавил он, и мысль о собственной смерти, еще неведомая его молодому сознанию, шевельнулась в душе.

Подул легкий горячий ветерок.

— Тише, — сказал Андрей, — слушай!

В воздухе пронесся тихий протяжный заунывный звук, то усиливающийся, то почти замолкавший, когда ветер стихал.

— Что это? — спросил с суеверным ужасом Владимир, крестясь. — Как будто души убитых поют!