Евгений Веникеев - Звездный час «Весты»

Скрипнула дверь, на своем плече он почувствовал твердую руку.

— Успокойтесь, Владимир, — Баранов впервые отечески назвал его по имени, — все мы сегодня были в руках божьих.

— А что я батеньке скажу?! — эта мысль только что пришла Володе в голову, и он зарыдал с новой силой, представив, как он приносит весть о смерти Андрея отцу.

— Я сам напишу вашему отцу, — отвечал Баранов. — Он офицер и понимает, что судьба погибнуть в бою может выпасть любому военному моряку. Но я утешу его тем, что ваш брат пал за отечество, как герой, на боевом посту, следя за полетом своей бомбы, которая, возможно, и пробила вражеский каземат. А сейчас постарайтесь уснуть, я освобождаю вас от вахты.

— Как Михаил Платонович? — спросил Володя. — Опасно ли ранен?

— Не хочу огорчать вас, вы, наверное, как и все на корабле, любили его, но Франковский говорит, что вряд ли доживет до завтра.

Баранов ушел, Володя подумал, что никогда не сможет уснуть, но утомленный боем и слезами мгновенно заснул, как был — в сюртуке и ботинках.

В шесть утра «Веста» пришвартовалась на своем старом месте у Таможенной пристани. Яковлев с тоской смотрел на знакомые места — всего несколько дней назад он ходил здесь с братом, осматривая разрушенный город. Казалось, все было очень давно — в какой-то другой жизни. Рубежом между этими двумя существованиями был день боя и снаряд с броненосца, унесший столько жизней.

Несмотря на ранний час, на палубе появился Баранов в парадном мундире. В эту ночь он почти не спал — писал донесение главному командиру и телеграммы о бое. Сейчас он отправился доложить о случившемся старшему морскому начальнику в Севастополе — командиру порта контр-адмиралу Попандопуло.

Спустили шлюпку и с возможной заботливостью перенесли туда Михаила Платоновича. Владимир подошел к носилкам, лейтенант был без сознания, еле заметное дыхание колыхало одеяло, которым он был укрыт. Если бы не это почти незаметное движение, он бы ничем не отличался от убитых. Володя, глядя на его красивое лицо, с уже заострившимися чертами, вспомнил, как еще недавно они беседовали, стоя именно здесь, у левого борта; как вчера Перелешин рвался в море атаковать на катере броненосец…

— Помилуй его душу, господи, — вздохнул рядом матрос, — говорят, безнадежен.

— А может, доктора в госпитале и вылечат, — ответил другой.

Володя вытер слезы, всей душой надеясь, что случится чудо и доктора действительно вылечат Перелешина.

Вслед за ним в шлюпку опустили носилки с двумя ранеными матросами. Лейтенант Кротков с перевязанным лицом спустился по трапу сам, опираясь на руку доктора и при каждом движении кривясь от боли в спине.

Гребцы осторожно, стараясь не плескать и не шуметь, плавно тронули шлюпку, направив ее на противоположный берег Южной бухты, где в полуразрушенной казарме был устроен временный морской госпиталь. Володя проводил шлюпку взглядом, а когда обернулся к берегу, то с удивлением заметил, что пристань полна пароду. Здесь молча стояли с непокрытыми головами босоногие яличники, мастеровые, бабы-торговки с раннего базара. Смотрели на разбитый вельбот и катер на палубе «Весты», на изуродованную мортиру, на железные борта корабля, изъязвленные оспинами от турецких пуль.

Вскоре от пристани вверх по каменным лестницам двинулась скорбная процессия. Впереди офицеры несли тела Чернова и Яковлева, следом шли матросы с носилками, на которых лежали девять их павших товарищей. Толпа на причале раздалась. Многие крестились, слышались вздохи и всхлипывания баб. Тела пронесли под полуразрушенной в осаду башней и внесли в широкие двери маленькой Михайловской церкви.

Мертвых положили перед аналоем, старый дьячок зажег свечи, в полумраке храма их мятущееся пламя бросало тени на лица убитых и, казалось, они оживают. Все вышли — отпевание и похороны были назначены на завтра.

Через два часа на шлюпке из госпиталя вернулся Франковский и сообщил, что Перелешин умер, не приходя в сознание. Старший офицер заперся в своей каюте и не выходил до вечера.

Ужин в кают-компании был печальным. Направляясь туда, Володя слышал, как Баранов, не желая беспокоить Перелешина, сам давал приказания боцману насчет завтрашнего дня.

— Возьмешь сколько надо матросов и в шесть утра пойдешь на шлюпке на Михайловское кладбище рыть могилу. Понял?

— Так точно, ваше благородие, обе могилы акурат выкопаем, — отвечал боцман.

— Почему обе? — несколько оторопев, спросил командир.

— А как же, ваше благородие, одну для благородных, офицеров то есть, а другую для нашего брата — матрасиков.

— Да ты что мелешь, дурак, — Володя в первый раз услышал, как Баранов в гневе повысил голос, — каких «благородных», каких «матросиков»? Одну могилу копай, слышишь?! Вместе дрались, вместе богу душу отдали, вместе и лежать будут! И памятник общий поставим [7] Памятник был сооружен в 1886 году. , понял? — уже мягче сказал он.

— Так точно, понял, ваше благородие, — отвечал Власов, и в его голосе не было обиды за полученный разнос, а только удивление. Он прошел мимо Володи, не заметив его, скребя в затылке и бормоча:

— Вот времена пошли, — чтоб офицеров с нашим братом хоронили! Чудеса!

В кают-компании одобрили решение Баранова. Ужин прошел в молчании, окончив его, все по очереди пожали руки старшему офицеру и Володе и разошлись по каютам.

Днем «Весту» вытягивали на эллинг и осматривали борта ниже ватерлинии. Хотя снаряды и оставили на металле довольно глубокие царапины, но пробоин и трещин не было.

В этот вечер, ложась спать, Яковлев с благодарностью вспомнил о том, что Баранов обещал завтра послать телеграмму отцу о гибели Андрея. Володя страшился необходимости сделать это самому.

На следующее утро, после краткой панихиды, траурная процессия выступила из Михайловской церкви. Все высшее командование Севастополя, весь экипаж «Весты», за исключением вахтенных, были здесь. 12 гробов плыли вниз по Екатерининской улице на плечах офицеров и матросов, за ними, блестя штыками, шел почетный эскорт. Следом текла толпа народа. Баранов нес гроб подполковника Чернова, и никому не разрешил сменить себя. Наконец достигли Графской пристани, миновали белокаменный портик и спустились по широким ступеням лестницы. Здесь ждали баркасы и шлюпки. Гробы поместили на большую, обитую крепом шаланду, провожающие разместились в шлюпках. Паровой катер дал протяжный гудок и потащил длинный караван на буксире.

Все ближе и ближе башня Михайловского форта, вот деревянный причал с обросшими водорослями сваями. Процессия поднимается в гору, к воротам в ограде, белеющей среди желтой выжженной солнцем травы, по слепяще белой пыльной дороге.

Володя снова входит на это кладбище, где недавно они с Андреем слушали заунывный вой ветра в крестах из пустых бомб и читали эпитафии погибшим.