Ричард Уэст - Иосип Броз Тито. Власть силы

Из Мостара мы поехали на восток, к Столацу, где уже начали блеять овцы. Инстинкт подсказывал им, что пришло время перебираться в горы. За несколько лет до этого руководители одного кооператива, движимые идеями прогресса, решили отвезти скот в Боснию на грузовиках, но понесли большие убытки из-за высокого падежа. Овцы не выдерживали резкой смены температуры и высоты. Теперь мы видели, как стада перегонялись пастушками, по большей части мусульманками, одетыми по турецкому обычаю в шаровары. Пыль стояла неимоверная, и даже женщины-христианки заматывали свои лица шарфами.

Почти все женщины на ходу пряли на ручных прялках. Мы узнали, что мусульманам приходится особенно тяжело, когда Рамадан выпадает на начало июня. Они не только должны воздерживаться от еды и питья с восхода и до заката солнца в месяце с самыми долгими днями в году, но им не разрешается даже глотать свою собственную слюну. И все же, несмотря на их заунывные песни – «Ох, матушка, почему я должна уходить в горы, когда в долине начинают цвести цветы?», – почти всем пастушкам нравился переход в Боснию. Они не завидовали оставшимся женщинам, которым приходилось, не разгибая спины, работать на виноградниках и табачных плантациях.

Между пастухами из Столаца, в основной своей массе мусульманами, и боснийскими сербами Улогского района возникли серьезные трения. У входа в небольшую хижину, крытую соломой, мусульманин по имени Михан с желтой бородой и пронзительными голубыми глазами угостил нас хлебом с густыми топлеными сливками, а затем поведал о своих бедах. Ночью медведь задрал у него восемь ягнят. Но это было не все. С давних пор люди из Столаца пригоняли сюда пастись свой скот. Прошлой ночью к Михану явились семь крестьян и два милиционера и угрожали ему ножами и пистолетами. Мы прибыли в Улог, раскинувшийся по обеим сторонам Неретвы в ее верхнем течении. Неподалеку отсюда в 1943 году партизаны расстреляли итальянских солдат, попавших к ним в плен, и бросили трупы в реку. Этим они хотели напугать своих соотечественников, живших в Мостаре. Жители Улога, в особенности местные милиционеры и учитель, отнеслись к нам почти с такой же враждебностью, как и к пастухам из Столаца. Городские мальчишки по очереди стреляли из пневматического ружья по женщинам, переходившим мост.

Спустя двадцать лет я опять побывал в Столаце в начале июня, но обнаружил, что поголовье овец, когда-то насчитывавшее десятки тысяч животных, теперь сократилось во много раз. Там, где наш джип ехал в свое время по лугам, были проложены шоссе и даже стояли посты дорожной милиции с рациями. Исход населения в города или на работу в Западной Европе привел к упадку сельского хозяйства. Рабочих рук в деревнях почти не осталось. В Герцеговине нам повстречалась пастушка с небольшим стадом, которая рассказала, что теперь гонять овец в Боснию стало невыгодно и что волки по-прежнему представляли опасность. К сожалению, уменьшение численности населения в Восточной Боснии-Герцеговине не сопровождалось ослаблением трений между православными христианами и мусульманами.

Югославский журналист, который приехал со мной в надежде сфотографировать многочисленные отары, читал в одном из белградских журналов статью о сербской деревне, часто подвергавшейся набегам медведей. В ней говорилось, что жители Ягостицы на горе Тара, возвышавшейся над рекой Дриной, дошли до отчаяния. Медведи крали их фрукты, убивали овец и кур и даже иногда нападали на людей. Приводились слова секретаря местной партячейки Любомира Согалоевича: «Тут уже дело не в либерализме или национализме, а гораздо хуже – в медведях. Это настоящее нашествие, и поэтому мы постоянно поднимаем этот вопрос на наших партийных собраниях. Мы уже начали подумывать о том, чтобы вообще переселиться отсюда».

Сначала мы поехали в город Вышеград, который вдохновил Ибо Андрича на создание эпического романа из боснийской истории – «Мост на Дрине». Отель был набит до отказа, и мы переехали по мосту на другую сторону, в маленький сербский городок Кремну. Здесь обнаружилось, что местные действительно постоянно говорят о медведях. «Несколько лет назад их много пришло сюда через реку из Боснии, – рассказывал нам хозяин гостиницы. Они любят плавать и кувыркаться в воде. Потом у них образовалось нечто вроде бригады и они стали хозяйничать во всем районе. Все же фермеры добились разрешения отстрелять несколько зверей, и медведи немного попритихли».

Мы подъехали к лесничеству, где в ответ на наш вопрос один из лесорубов ухмыльнулся: «Стало быть, вы читали „Иллюстрированную политику“. Он намекнул, что власти нарочно раздували шумиху насчет медведей, чтобы под этим предлогом переселить жителей горной деревни на равнину. В противном случае им пришлось бы прокладывать туда дорогу и тянуть линию электропередачи, а это стоило недешево.

Шестидесятидевятилетняя женщина, Тяна Дукич, повела нас на гору Тара.

Тяна приходила сюда за покупками и теперь несла их в узелке, свисавшем с конца палки, лежавшей у нее на плече. Несмотря на этот груз, все два часа, что мы поднимались на гору Тара, она задавала темп, ловко перепрыгивая через горные ручьи и ни разу не поскользнувшись на еловых иголках или грязи. Она даже не запыхалась и, сохраняя нормальный ритм дыхания своих сильных легких жительницы гор, поведала нам историю своей жизни:

Я умерла, когда умер мой сын, но через семь дней я снова жила. Это случилось восемнадцать лет назад, а теперь Бог хочет снова дать мне смерть… В последнюю войну один из моих братьев подался в Ужице и вступил в Пролетарскую бригаду. Другой стал четником и дрался с турками у Вышеграда… Сыновья сербов снова будут умирать, а турки вернутся, потому что у нас нет больше героев, е… твою мать! Дети не хотят есть хлеб, не хотят есть каймак, пить молоко… е… твою мать и сестру! Им подавай шоколад и печенье.

А девушка одна заходит в комнату к мужчине. Почему они не сохраняют свою невинность до двадцати лет? е… твою, бога душу мать!

В последний год жизни Тито пошли слухи, что религиозная рознь в Боснии-Герцеговине может усугубиться из-за усилившегося влияния исламского фундаментализма. Стали раздаваться даже призывы к джихаду, или священной войне. В начале 1979 года в Иране был свергнут шах, и к власти пришел аятолла Хомейни, а в конце того же года Советский Союз ввел свои войска в Афганистан, что вызвало возмущение среди мусульманского населения этой страны. В начале 1980 года, когда Тито лежал при смерти, я отправился в Сараево, чтобы выяснить, нет ли там своего, боснийского аятоллы. Один из первых же мусульман, встреченных мною, старик лет восьмидесяти, представился аятоллой, но поскольку он усиленно прикладывался к рюмке со сливовицей, курил и рассказывал в баре скабрезные анекдоты, видно было, что к Хомейни у него нет почтения. Сама идея исламского фундаментализма многим боснийцам казалась смехотворной, а мулла в мечети XVI века, стоявшей за отелем «Европа», сказал, что на это нет ни малейших шансов. Мусульмане, живущие в Европе, всегда принадлежали к суннитской, а не шиитской ветви ислама и всегда проявляли терпимость по отношению к людям, исповедовавшим иные веры. Поскольку боснийские мусульмане-славяне, они не ощущают никаких расовых уз с турками, которые, в свою очередь, с пренебрежением относятся к арабам.