Ричард Уэст - Иосип Броз Тито. Власть силы

Правда о преступлениях усташей по-прежнему замалчивалась или искажалась. Статьи в ирландской прессе изображали Павелича простодушным и горячим патриотом. Его сфотографировали под аргентинским солнцем в окружении всей семьи, не забыв и про любимую собаку экс-диктатора. Подобное отношение озадачило Батлера. Три века назад Мильтон обессмертил злодеяния, совершенные в Альпах во имя принудительного обращения в новую веру, но в наше время никому, похоже, и дела не было до таких же актов, повторившихся в гораздо больших масштабах в Югославии. Батлер дал выход своему праведному гневу в стихотворении:

История разрыва Югославии с Советским Союзом рассказывается в самой значительней из всех книг Милована Джиласа – «Беседы со Сталиным», дополненной более поздними мемуарами, когда у него появилась возможность упомянуть об очень деликатных политических материях. Теперь, когда московские архивы открыты иностранным ученым, – за плату – мы сможем, вероятно, узнать, как русские расценивали свои беседы с Тито. Одна российская газета уже опубликовала рассказ о том, как Сталин послал сотрудников СМЕРШа в Италию, откуда они должны были пробраться в Югославию и убить Тито.

Казнь Михайловича и водворение в тюрьму Степинаца сделали Тито объектом ненависти всего Запада. Карикатуристы изображали югославского лидера с фигурой Германа Геринга – мясистое тело, затянутое в лопающийся по швам мундир, увешанный медалями. Авторы газетных передовиц называли Тито сталинской марионеткой, а Югославию – «московским сателлитом номер один».

Ни один из западных политических обозревателей не предполагал, что Тито и Югославия вот-вот покинут советский блок.

Ссору со Сталиным вернее всего следует рассматривать как главный кризисный момент карьеры Тито и поворотный пункт всей югославской истории.

Возможно, эту ссору скоро будут рассматривать как судьбоносную и для истории Советского Союза, и даже как начало медленного распада всей коммунистической системы.

Возникновение титоизма означало более чем обычную трещину в фундаменте советской державы – титоизм бросал вызов вере в нерушимость теории марксизма-ленинизма.

До 1948 года мощь и привлекательность коммунизма заключались в его абсолютной уверенности, основанной на якобы научных законах диалектического материализма.

Стать коммунистом означало присоединиться к движению с «историческим будущим» – этот термин, да и сама концепция обладали особой привлекательностью для марксистских теоретиков.

Вследствие своей принадлежности к «историческому будущему», коммунистическое движение было монолитным и нерушимым. Однако картина изменилась с появлением титоизма в качестве альтернативной формы коммунизма.

Если в 30-е годы троцкизм был всего лишь подлежащей искоренению ересью, то титоизм стал отдельной официальной церковью со своим собственным конкретным географическим адресом и даже своими собственными миссионерами.

Благодаря случайности одним из главных виновников ссоры с Россией стал писатель и смелый политический мыслитель Милован Джилас. Написанное им свидетельство о произошедшем – «Разговоры со Сталиным» – остается одной из самых выдающихся книг столетия. Сыграв ключевую роль в разрыве со Сталиным и в формировании титоизма, Джилас в дальнейшем порвал и с самим Тито, став первым антикоммунистом в рядах югославской партократии.

Когда в марте 1944 года югославские партизаны впервые были приглашены в Москву, главой делегации Тито выбрал Джиласа – самого молодого члена триумвирата. После остановок в Каире и Тегеране Джилас, наконец, прибыл в Советский Союз и спустя несколько недель, которые он провел на линии фронта и в Москве, был вызван в Кремль.

В те дни для Джиласа «Сталин был чем-то большим, чем просто великий полководец. Он являлся живым воплощением великой идеи, превратившимся в умах коммунистов в чистую идею и тем самым – в нечто несокрушимое и непогрешимое» [365].

Вблизи Сталин-человек вызвал скорее разочарование:

«Волосы – редкие, хотя он и не полностью лыс. Лицо белое, с румяными щеками. Позднее я узнал, что этот цвет лица, столь характерный для тех, кто проводит много времени в служебных кабинетах, в высших партийных кругах именуется „кремлевским“. Зубы черные и редкие, вогнутые внутрь. Даже его усы не были густыми и жесткими» [366].

Позднее, в опубликованной в газете «Борба» статье, Джилас не стал упоминать об этих малопривлекательных чертах, однако написал о том, что у Сталина были ласковые желтовато-карие глаза и выражение простой, хотя и несколько строговатой безмятежности» [367]. На этой и других последующих встречах Сталин заявил, что партизанам надо попытаться скрыть тот факт, что они планируют коммунистическую революцию.

«Что вы хотите показать красными звездами на ваших фуражках?» – спросил он и так и не принял джиласовского объяснения о том, что звезды являются повсеместно популярным символом.

Предупредив, что не стоит пугать англичан этими атрибутами коммунизма, Сталин сказал:

Может быть, вы думаете, что просто потому, что мы и англичане – союзники, мы забыли о том, кто они такие и кто такой Черчилль. Их хлебом не корми, только дай обмануть своих союзников… А Черчилль? Черчилль – это такой человек, который украдет у вас грошовый кошелек, едва вы отвернетесь. Да, украдет у вас грошовый кошелек. Вот Рузвельт – не такой. Он вцепится вам в руку только ради больших денег. А Черчилль сделает это ради одной копейки [368].

Джилас заметил, что Сталин в разговоре постоянно употреблял слово «Россия», даже не «Советская Россия», а просто «Россия» и совсем уж не «Советский Союз». Даже Джилас после своего первого посещения Москвы уехал на родину более чем когда-либо убежденным в сталинском величии, человечности, неповторимости.

Сталину понравилось то, что Джилас написал о нем в «Борбе», и не понравилось то, что тот позднее написал о солдатах Красной Армии и о чинимых ими в Белграде изнасилованиях и мародерстве. В особенности его оскорбили слова Джиласа, сказанные генералу Корнееву, что враги партизан сравнивали поведение советских солдат с поведением англичан, причем явно в пользу последних. Через несколько месяцев после освобождения Белграда, зимой 1944/45 года, Сталин принял югославскую делегацию, в состав которой входила тогдашняя жена Джиласа Митра Митрович.