Вячеслав Софронов - Путь диких гусей

— Что, старый хрыч, — обратился к нему Кучум, — будешь говорить сегодня?

— Все… я все сказал, что видел… — выдохнул разбитыми губами старик.

— Повтори все сначала. Как тебя зовут, где ты видел Едигира, ну!

— Я рыбак Назис и ехал к родичам, чтоб выменять у них новые снасти для зимней рыбалки. Будь проклят тот час, когда я подплыл к берегу. Но там была одна девушка, и нашего хана я сперва не увидел, а потом она попросила достать его из лодки, где он лежал. Я помог ей вытащить его на берег и с этим уехал. Все, больше я ничего не знаю.

— Не может быть, чтоб ты не поинтересовался у них, куда они плывут. Врешь ты все, пень старый! Эй, палач, — крикнул Кучум, — поучи его хорошенько, только смотри, чтоб живой был.

Старик, увидев направляющегося к нему палача с блуждающей по лицу холодной улыбкой, весь опал на ремнях, сжался и закричал:

— Отпусти меня, и я найду их! Отпусти… — и затих под ударами кнута.

Во время допроса старого рыбака Кучум внимательно следил за стоявшим рядом с ним Карачой-беком. Но и тот заметил пристальный взгляд хана в свою сторону и держался так, будто все происходящее его не касается. Когда старик затих, то хан приказал палачу:

— Неси соленую воду! Уж этот способ развязывал языки каждому, кто имел счастье его испробовать.

Палач торопливо принес большой кувшин с соляным раствором, столь крепким, что капли, падающие на землю из горлышка кувшина, тут же искрились белыми кристаллами. Он начал вливать рассол в рот старику, запрокинув тому голову. Когда кувшин опустел наполовину, то старик пришел в себя и начал стонать, пытаясь выплюнуть льющийся в горло рассол. Кучум подошел к нему ближе и спросил:

— Будешь говорить или скоро умрешь в диких мучениях…

Тот затряс седой плешивой головой, и Кучум остановил палача.

— Я… правда не знаю ничего больше… Но я могу показать место, то место… — и вновь потерял сознание.

— Хватит с него, — хлопнул в ладоши Кучум, — верно, он и вправду не знает более того, что сказал. Вот что я надумал, — обратился он к Караче, — отдаю его на твое усмотрение. Отпои его топленым бараньим жиром, а то подохнет раньше времени, и пусть он покажет тебе то место, где видел Едигира с какой-то бабой. Пока он живой, нам с тобой спокойно не спать. Все понял?

— Конечно, мой повелитель, — склонился перед ним визирь, — пусть палач отнесет его в мой шатер, а там я сам разберусь.

— Даю тебе неделю… нет, неделю мало, месяц сроку, чтоб поймать Едигира и всех, кто будет рядом с ним. Сабанака возьмешь с его сотней.

Пять раз останавливались на ночевку Сузге и Едигир. Никто больше ни разу не повстречался им за все время пути. Лишь два раза видели они испуганно убегающих от берега людей. Зато часто натыкались на рыбацкие сети, стоящие в устье мелких речушек. Сузге посчитала, что если они будут брать из них по несколько рыбин, то никто в вину им это не поставит, Тем и питались.

Она дала имена своим, теперь уже своим, собакам:

Черныш и Белка. Собаки беспрекословно слушались ее, но на молчащего Едигира смотрели с подозрением и старались занимать место в лодке подальше от него.

От того и в самом деле веяло смертью. На все вопросы Зайлы-Сузге он отвечал однозначно: да или нет. Он ни разу не вспомнил ее имя, ни то, что связывало их некогда. Ни о чем не расспрашивал ее и был ко всему полностью безучастен.

— Ты хочешь есть? — спрашивала его Зайла.

— Не знаю… — выдавливал он из себя.

— Может, ты погребешь, а то я уже устала?

— У меня не получится, — слышалось в ответ.

— О чем ты думаешь, милый? — Зайла не теряла надежды, что он заговорит, как и раньше, и все встанет на свои места. И однажды где-то на третий вечер, уже когда они укладывались спать, Зайла положила рядом с собой обломанный нож. Едигир, заметив это, пошарил рукой возле себя и спросил:

— А куда ты положила мой кинжал и саблю? Вчера они были здесь.

Зайла даже обрадовалась его вопросу и принялась объяснять ему, что он был тяжело ранен в бою и сейчас еще не оправился, что там он потерял и свое оружие.

— Хорошо, — согласился Едигир, — пусть позовут Рябого Нура, и он принесет мою саблю и кинжал. Скажи им, — и он указал в темноту.

Зайла растерялась, услышав это, и сперва даже оглянулась в темноту, будто и в самом деле мог там стоять Рябой Hyp, и попыталась успокоить Едигира:

— Там нет никого… Мы тут одни, совсем одни, не считая этих собак.

— А где мои воины? Где Hyp?

— Они убиты или ушли в лес.

Едигир долго и внимательно смотрел на нее, потом взял тяжелую валежину и положил рядом с собой, закутавшись в шкуры. Так и уснул.

Зайлу больше всего беспокоило, что он не спрашивал, куда они плывут, что они там будут делать. Его ничего не интересовало, и это пугало, как и то, что она сама не могла ответить, куда и зачем они плывут по реке все дальше от сибирской столицы, от людей, углубляясь в непроходимую тайгу и встречая лишь диких зверей.

На другое утро, пока Едигир еще спал, Зайла-Сузге решила пройти вдоль берега. Но не успела сделать и нескольких шагов, как зашевелились прибрежные кусты и оттуда высунулась чья-то страшная голова с огромными рогами, которые казались продолжением кустов. А потом показался и сам обладатель могучих рогов — огромный лось, идущий, видимо, на водопой и никак не ожидавший встретить тут, в глухом и безлюдном месте, кого-то постороннего.

Испуганная Зайла громко закричала и попятилась, не решаясь повернуться к зверю спиной. Лось остановился, словно вкопанный, и не сводил с кричащей широко открытых глаз. Потом ему что-то в ее поведении не понравилось, низко наклонив голову, он понюхал песок, шумно втянув в себя воздух, и начал передней ногой разрывать землю.

Зайла словно оцепенела и, как завороженная, смотрела на животное, понимая, что тот чем-то недоволен и может легко поддеть ее на кустистые рога. Неизвестно, чем бы закончилась непредвиденная встреча, но неожиданно рядом с ней оказался Едигир. Видимо, он проснулся от ее крика и, даже не надев сапог, так и бросился на выручку, схватив валежину, что вечером положил рядом с собой.

— Пошел отсюда, великанище лесное, пшел-л-л! — махал грозно толстой палкой Едигир, хотя для могучего лося никакой опасности она не представляла. — У тебя своя дорога, и мы тебе не мешаем идти по ней. Не мешай и ты нам, — продолжал он, шаг за шагом подходя к нему ближе.

И лось не выдержал пристального взгляда человеческих глаз. Сперва он чуть попятился назад, а потом круто повернулся и, не разбирая дороги, ринулся в кусты, ломая ветки. Послышалось чавканье копыт по грязи, и тут же синичка, выпорхнувшая из леса, уселась на песок и стала внимательно изучать следы, оставленные сохатым.

Едигир и Зайла, ошеломленные от всего происшедшего, глянули друг на друга и рассмеялись. Смех Зайлы был тонкий и звенящий, как лесной ручеек. Едигир же, наоборот, смеялся гулко, словно пласты земли падали с высокой горы в реку. Он бросил на песок свою палицу и подошел к Зайле, положил руку ей на плечо. Та прильнула к нему всем телом и тоненькой ручкой провела по щеке любимого.